У Бакланова при этом замерло сердце, и он стал спешить прощаться.
Евпраксия, по обыкновению, была спокойна и только как бы несколько еще солиднее обыкновенного.
— Ну, пиши же, главное, о своем здоровье, а потом и о делах, сказала она, когда муж целовал ее руку.
Проводив его, она ушла к себе в комнату и долго там молилась.
За все эти поступки, да, вероятно, и за предыдущие, читатель давно уже заклеймил моего героя именем пустого и дрянного человека!
На это я имею честь ответить, что герой мой, во-первых не герой, а обыкновенный смертный из нашей так называемой образованной среды.
Он праздно вырос, недурно поучился, поступил по протекции на службу, благородно и лениво послужил, выгодно женился, совершенно не умел распоряжаться своими делами и больше мечтал, как бы пошалить, порезвиться и поприятней провести время.
Он представитель того разряда людей, которые до 55 года замирали от восторга в итальянской опере и считали, что это высшая точка человеческого назначения на земле, а потом сейчас же стали, с увлечением и верою школьников, читать потихоньку «Колокол».
Внутри, в душе у этих господ нет, я думаю, никакого самоделания, но зато натирается чем вам угодно снаружи — величайшая способность!
Июльское солнце, часов в семь вечера, светило красноватым светом. Идущая широкою полосой дорога была суха и гладка. По сторонам, до самого горизонта, расстилалась степь, зеленеющая густою и пестрою травой. Несколько вдали стояла почтовая станция Дыбки, загороженная растущей около нее тальником. По степи гуляло целое стадо дрохв, которые то опускали, то поднимали свои головы. Едва видневшийся человек на беговых дрожках объезжал их.
На закраине дороги сидел Бакланов, щеголевато, по-дорожному, одетый. Около него лежал небольшой чемоданчик и плед.
На лице его было написано нетерпение.
Наконец показалась карета четверкою, и он радостно начал махать рукой и шляпой.
Подъехав к нему, карета остановилась, и из окна ее выглянуло прелестное лицо Софи.
— Александр, это вы? — сказала она, точно не ожидая его встретить тут.
— Да, позвольте уж! — говорил Бакланов, кидая свой плед и чемодан в ноги к извозчику, а потом отворил дверцы и сам вошел в карету.
Для предосторожности Софи ехала одна-одинехонька и даже без горничной.
— Ну, вот, наконец! — проговорила она, подавая Бакланову обе руки.
— Да, — отвечал тот, целуя их несчетно раз.
— Ну, что жена? — спросила его потом Софи после нескольких минут молчания.
