— Не утонешь, недалеко! — отвечал ей спутник и взял ее за косу. — Я нарочно рулем держал, не давал ему далеко от берега-то отбиваться, — говорил он.
В самом деле, они через несколько минут были уже на берегу.
— О-о-ой! — стонала Иродиада.
— Пойдем, делать нечего, пешком, — сказал ей спутник.
— Пойдем! — отвечала она, едва переводя дыхание, и вслед затем оба скрылись в темноте.
На другой день к пароходной пристани прибило волнами утопленника-татарина с перерезанным горлом.
25
Неошибочное предчувствие Евпраксии
После разорения своего Бакланов начал еще более скучать.
Здесь мы должны глубоко запустить зонд в его душу и исследовать в ней самые сокровенные и потайные закоулки.
Состоя при семействе и подчиняясь ему, когда около всего этого группировалось сто тысяч денег и групповое имение, он полагал, что все-таки дело делает и, при подобной обстановке, может жить баричем. Но теперь, когда состояние женино с каждым днем все более и более уменьшалось, значит и этой причины не существовало. О, как ему, сообразив все это, захотелось и дали, и шири, и свободы!.. Мечты, одна другой несбыточнее, проходили беспрестанным калейдоскопом в его уме, а между тем он жил в самом обыденном, пошлом русле провинциальной семейной жизни… Из-за чего же было это бескорыстное и какое-то почти фантастическое убийство своего внутреннего «я»?
В одну из подобных минут, когда он именно таким образом думал сам с собой, ему подали записочку. Он прочитал ее, сконфузился и проворно спрятал ее в карман.
— Хорошо, — сказал он торопливо человеку, мотнув ему головой.
Тот вышел.
Евпраксия, обыкновенно никогда не обращавшая внимания, какие и от кого муж получает письма, на этот раз вдруг спросила:
— От кого это?
— Так, от одного знакомого, — отвечал Бакланов, краснея.
— Покажи, — сказала ему Евпраксия, как будто бы и с улыбкой.
— Нет, не покажу, — отвечал Бакланов, тоже стараясь улыбаться.
— Покажи, говорят тебе! — повторила Евпраксия еще раз и уже настойчиво.
— Нет! Я ведь писем к вам не читаю.
— Читай; у меня секретов нет. Ну, покажи же! — говорила она и при этом даже встала и подошла к мужу.
Тот все еще продолжал улыбаться; но карман, в котором спрятал записку, прижал рукою.
— Покажи! — повторила настойчиво Евпраксия.
— Нет, нет и нет! — сказал решительно Бакланов.
— Ну, хорошо же! Я сама буду переписываться! — сказала Евпраксия, села и заплакала.
Бакланов не более, как во второй или в третий раз, в продолжение всего их супружества, видел слезы жены.
