Эммануил Захарович сделал грустное и печальное лицо.
— Отцего зе могло быть? — повторил он.
Поверенный стоял некотрое время в недоумении.
— До свадьбы своей они гуляли, значит, с горничной госпожи Леневой.
— Н-ну?
— Ну, и как люди вот их тоже рассказывают: опять начали свиданье с ней иметь-с.
— Сто зе из того?
— Да то, что как есть тоже наше глупое, русское обыкновение: приворотить его снова не желала ли к себе, али, может, и так, по злости, чего дала.
— Ну, так взять ее и сазать в острог.
— Нет, уж сделайте милость! — отвечал поверенный с испуганным лицом: — она и допреж того, изволите знать, болтала; а тут и не то наговорит, коли захватят ее. Изволите вот прочесть, что пишут-то!
— Ну, цитай, сто писут! — произнес сердито Эммануил Захарович.
Сам он несовсем хорошо разбирал письменную русскую грамоту.
Поверенный взял со стола письмо, откашлянулся и начал читать его.
«Ваше высокостепенство, государь мой, Эммануил Захарович!
Так, как будучи присланный от вас Михайла очень пьянствует, стал я ему то говорить, а он, сказавши на это, что поедет в К… я ему делать то запретил; он вчерашнего числа уехал секретно на пароходе „Колхида“ к барину своему, г. Басардину, как говорил то одному своему знакомому другу армянину, который мне то, будучи мною уговариваем, открыл за 5 руб. сер.
Переговоры же о том шли через какую-то девицу Иродиаду, которая, надо полагать, была его любовница, о чем вашему высокостепенству донести и желаю и при сем присовокупляю, что на цымлянское…»
Дальше поверенный не стал читать.
— Ну, взять его, как приедет «Колхида»… Я плацу им деньги… Сто зе? Пускай берут! — проговорил Эммануил Захарович.
Поверенного при этом точно передернуло.
— Нет-с, и этого нельзя! Теперича Иосиф Яковлевич жизнь кончили… Я, значит, один в ответе и остался… — сказал он.
— Ницего я не знаю, ницего! — возразил Эммануил Захарович, отстраняясь руками.
— Ваше степенство, — начал поверенный: — слов Иосифа Яковлевича тоже слушались мы, все равно, что от вас они шли…
— И не говорите мне, не знаю я ницего того! — перебил опять Эммануил Захарович, зажимая уши.
Поверенный вздохнул.
— Маленького человека погубить долго ли… Хорошо, что тогда поостерегся, — через другого, а не сам дело делал: теперь хоть увертка есть. Никаких бы денег, кажись, не взял в этакое дело влопаться.
— Ну, молци, позалуста, без рассуздений! — прикрикнул на него Эммануил Захарович.
— Спина-то, ваше степенство, своя-с, за неволю рассуждать начнешь: не вас, а нашу братью на кобыле-то драть станут.
