— Общину наш народ имел, имеет и будет иметь, — сказал уверенным тоном Сабакеев.
— Ваше дело! — произнес помещик.
— Ведь вот что бесит, — говорил Бакланов, выходя из себя (от болезни он стал очень нетерпелив): — Россия решительно перестраивается и управляется или вот этаками господами мальчиками, или петербургскими чиновниками, которые, пожалуй, не знают, на чем и хлеб-то родится…
Помещик потупился, а Сабакеев покраснел.
У Софи происходила сцена: к ней вдруг приехал Эммануил Захарович, в одно и то же время красный и зеленый.
— Я зе делал для вас все, а на меня зе писут! — закричал он на Софи.
— Что вы? — возразила ему та.
— Писут, сто я целовека убил.
— Кто на вас пишет? — спросила Софи.
— Вас зе брат писет… Я в острог его сазать буду.
В припадке гнева, Эммануил Захарович и не заметил, что Басардин был у сестры и сидел в соседней комнате. При последних словах его, Виктор вышел.
— Поди, он кричит на меня за тебя, — сказала ему Софи.
— Как вы смеете кричать на сестру мою? — придрался Виктор к первому же слову.
— Я не крицу. Вы зацем писете на меня? — отвечал Эммануил Захарович, попячиваясь.
— Я вас спрашиваю, как вы смеете кричать на сестру мою? — говорил Виктор, хватая Эммануила Захаровича за галстук. — Сейчас тысячу целковых давайте, а не то в окно вышвырну! — кричал он и в самом деле потянул Эммануила Захаровича к окну.
— Сто зе вы делаете! — кричал тот, отпихиваясь от него своими огромными но трусливыми руками.
— Боже мой! что вы? Звонят! Перестаньте!.. — говорила перепугавшаяся Софи.
Звонил Бакланов, который недавно лишь стал выезжать и приехал к первой Софи.
— Как вы похудели, кузен! — воскликнула та, сколько могла овладев собою и радушно встречая его в дверях.
— Что делать! Болен был.
— Но отчего же?
— Впечатление прошедшего меня так потрясло… — отвечал с улыбкой Бакланов.
— Какого же это прошедшего? — спросила Софи, как бы не поняв. Брат мой Виктор, — поспешно прибавила она потом, желая показать, что не одна была с Эммануилом Захаровичем, усевшимся уже в темном углу.
Виктор мрачно поклонился Бакланову. Ему всего досаднее было, что в такую славную минуту ему помешали.
«Его бы немножко только, — думал он: — в окно-то повысунул, он непременно бы тысячу целковых дал».
— Это кузен наш, Бакланов, — пояснила ему Софи.
— Нет, племянник, — поправил ее Бакланов.
— Ну, все равно, это еще лучше; вы меня, значит, должны слушаться.
— Во всем, в чем вам угодно и что прикажете! — отвечал Бакланов, вежливо склоняя перед ней голову.
