Мать взяла его к себе на руки и сидела с ним около больной.
Бакланов совершенно притих в своем кабинете: горесть его в эти минуты была непритворная.
В продолжение недели Евпраксия не пила, не ела и все сидела около Казимиры, брала ее за руку, успокаивала ее, когда та, остававшаяся по большей части в беспамятстве, начинала метаться.
На седьмой день доктор сказал, чтобы больную исповедали и причастили.
Послали за католическим священником.
У Бакланова посинели ногти, когда он услыхал звон колокольчиков, которыми звенели мальчики, входя в комнату умирающей.
Уходя и прощаясь, ксендз лукаво и сурово посмотрел на Бакланова.
В ночь Евпраксия вошла в кабинет своего мужа с встревоженным лицом.
— Она, кажется, кончается, — сказала она всхлипывающим голосом.
— А! — зарыдал Бакланов на весь дом.
— Чтой-то, помилуй, — стала его успокаивать Евпраксия.
— О, она чудная женщина! — кричал Бакланов. — Мы неправы против нее, — о-о-о!
— Перестань, друг мой, — говорила Евпраксия, садясь возле него. — Чем же мы против нее неправы? Мы ее любили, а теперь будем молиться за нее.
— Нет, она не простит нас, нет! — рыдал Бакланов.
— Она и не сердится на нас; напротив… Пойдем к ней!
И Евпраксия почти насильно ввела мужа в комнату больной.
В головах у той стоял уже образ с зажженною свечой.
Евпраксия, в белом платье, страдающая, но спокойная, подошла к Казимире, положила ей на грудь руку, потом показала на что-то глазами горничной.
Та подала ей домашний требник.
Евпраксия сама начала читать отходную.
Бакланов осмелился выглянуть из-за нее на умирающую. Та в эту самую минуту вдруг начала дрожать, дрожать всем телом.
Горничная стала было ее одевать.
— Не нужно уж! — сказала Евпраксия.
Через минуту Казимиры не стало.
Бакланов в ужасе убежал опять в свой кабинет и бросился вниз лицом на диван.
Он только всего один раз, и то проходя случайно по зале, увидел Казимиру, с обвалившимся лицом и с закрытыми глазами, лежавшую на столе в белом платье и с цветами на голове. Ему показалось, что она опять насмешливо улыбается, как бы желая тем сказать: «Что, рады? Довели до гроба!».
Все это неигладимо врезалось в его воображении.
Ночи, пока покойница была в доме, он спал не только в жениной комнате, но даже на одной кровати с нею, и даже лежал постоянно к стене, точно прячась за нее.
Через несколько дней он и сам наконец заболел.
Евпраксия просто не помнила себя, однако так же неутомимо, как за Казимирой, ходила и за больным мужем.
