Софи встала и, рассеянно походя, отошла и села подальше на корме. Капитан парохода, услышав, что генеральша Сабакеева едет с семейством, велел сейчас же очистить им место на палубе и вынести на скамейки подушки.
Уселись.
— С какою это вы дамой здоровались? — спросила Казимира Бакланова.
— С Леневой! — отвечал он.
— А! — произнесал Сабакеева протяжно: — а вы как это знаете, ее, молодой человек, а? — прибавила она шутливо-укоризненным тоном.
Бакланов сконфузился.
— Она моя землячка! — сказал он.
— Какая молоденькая, хорошенькая! Ах, бедная, бедная! — говорила старушка, качая головой. — Подите-ка, познакомьте меня с ней! — прибавила она скороговоркой Бакланову.
— Но, Анна Петровна, ловко ли это будет? — остановила было ее Казимира.
— Э, ко мне ничего не пристанет!.. Поэтому и я хочу приласкать ее, что все уж на нее.
— Но ваша дочь, Анна Петровна…
— А что ж такое? Не марайся сама, так другие не замарают. Подите-ка, скажите, если она хочет, пришла бы к нам.
Сабакеева всегда и во всем имела привычку итти против общего мнения, особенно губернского.
Бакланову было не совсем приятно исполнять это поручение, но делать нечего; он подошел к Софи.
— Madame Сабакеева желает с вами познакомиться, — сказал он, не назвав ее никаким именем.
— Ах, очень рада! — отвечала Софи, действительно обрадовавшаяся.
— Madame Сабакеева!.. Mademoiselle Eupraxie!.. Madame Ковальская!.. — говорил Бакланов, показывая ей на свое общество.
— Madame Ленева! — представил он ее.
— Здравствуйте! — сказала ей старуха приветливо.
Софи села около нее.
Евпраксия с каким-то, больше детским, вниманием глядела на нее. Софи тоже на нее смотрела. Красота одной была еще девственна, чистая, а другой жгучая, охватывающая. Евпраксия была мила дома, а Софи заметили бы в толпе, среди тысячи других женщин.
Бакланов сидел, склонив в упоении голову.
Три женщины тут были, и для всех он имел значение. Такою широкою и со всех сторон охватывающею волной жизнь подплывает только в двадцать семь лет.
— Вы едете прокатиться? — спрашивала Сабакеева Софи.
— Нет, я тут на даче живу. Я последнее время была больна, и мне велели больше быть в деревне, — отвечала Софи.
При звуке этого голоса, при этих словах, Бакланов готов был простить ей все; но очарование тотчас же было разбито: из буфета выходила черная фигура Эммануила Захаровича. Бакланов и Казимира первые переглянулись между собой.
Он, с огромною корзинкой конфет, кого-то искал и потом, увидя Софи и других сидевших с ней дам, подошел и стал их потчевать.
