Иродиада вышла в переднюю.
Софи напрягла весь слух, чтоб услышать, что там будет говориться; она закусила свои красивые губки, лицо ее побледнело.
Иродиада наконец возвратилась.
— Что ты так долго?.. — сказала почти с тоской Софи.
— Это не Эммануил Захарыч!.. — отвечала та.
— Как? — спросила Софи и взялась уж рукой за бьющееся сердце.
— Это Александр Николаевич Бакланов! — договорила Иродиада.
— Ах! — вскричала Софи и, вскочив, побежала навстречу.
Перед ней, в самом деле, стоял Бакланов.
Первое время они ничего не в состоянии были говорить, а взяли друг друга за руки и смотрели один другому в глаза.
Иродиада, с подсвечником в руках, тоже смотрела на них.
— Хорошо ли у меня здесь? — было первое слово Софи, когда они уселись с Александром в будуаре.
— Да! — отвечал тот, сияя весь радостью.
— Ах, Боже мой! Погоди, постой! — воскликнула вдруг Софи, закрываясь рукою.
У ней невольно потекли слезы.
— Ну вот и ничего, прошло!.. Иродиада, дай воды! — прибавила она, снова открывя свое прелестное лицо, хотя щечки ее еще дрожали.
Иродиада, с несколько лукавым видом, подала ей воду: она еще в Ковригине, когда Бакланов и Софи бывали там, догадывалась о чувствах, которые молодые люди питали друг к другу.
— Ну, так как же? — заговорила Софи.
— А так же!.. — отвечал ей Бакланов, смотря на нее с нежностью.
— Как же ты приехал сюда?
— А так!.. Как ты мне написала, что муж твой помер и другое прочее, так я сейчас к дяде Ливанову… знаешь, я думаю, его?
— Да! Когда мы, в первый год моего замужества, ездили с Яковом Назарычем в Петербург, так часто бывали у него…
— Он не ухаживал за тобой?
— Было немножко! Постой, как он называл тогда меня!.. Да!.. Прекрасной Юдифью, и все пророчествовал, что я не одному Олофрен, а сотне таких посшибаю головы.
— Что ж, это правда? — спросил Бакланов.
— Не знаю, может быть, — отвечала Софи кокетливо. — Ну-с, отправились вы к дяде?
— Отправился к дяде и говорю: так и так, грудью страдаю, а около этого времени я прочитал, что здесь место уголовных дел стряпчего открылось. «Похлопочите, говорю, чтобы перевели меня». Он сам поехал к министру.
— Какой, однакоже, добрый, — заметила Софи.
— Какое, к чорту, добрый? Я денег у него около этого времени попросил взаймы, так боялся, что это часто повторяться будет.
Софи засмеялась.
— Поехал я наконец, — продолжал Бакланов: — и что я чувствовал, подъезжая сюда, и сказать того не могу: вдруг, думаю, она уехала куда-нибудь, или умерла, — что тогда со мною будет?.. Приезжаю в гостиницу — и спросить не смею; наконец почти шопотом говорю: «Здесь такая-то госпожа живет?» — «Здесь», говорят… Я и ожил.
