— Двенадцатое, — громко перебила Инка.
Она устала. Игнат все-таки впал в извиняющийся тон, она не терпела этого. В последние его слова она не очень вслушивалась, что-то, казалось, подсчитывала, чуть шевеля губами.
— Двенадцатое сентября была пятница, а не тринадцатое никакое, не ври. В следующем году тринадцатых пятниц целых три.
— Да? Н-ну, может быть. Ошибся. При чем тут?
— Трис-ке-да-то-фо-бия, — выговорила Инка по слогам мудреное слово, — боязнь числа тринадцать. Не знал, Игнаша? Я о тебе тоже многого, оказывается, не знала. Очень удивилась, что ты тогда позвонил, а когда потом пришел этот с одним из
своих мальчиков… — Сразу, напористо: — Ты наговорил столько, что тебе десяти пожизненных сроков не хватит за разглашение. Зачем?
— Чтобы ты при следующей встрече передала, а он понял, что его периодические посещения перестали быть тайной.
— Предположим.
— Все-таки: когда он собирался опять появиться?
— Понятия не имею. Когда ему вздумается, тогда и появится. Игнат… насчет брата… правда?
— Все правда. И про брата, и про Ивана, который совсем не Иван и которого, почти уверен, бесполезно искать по прописке.
Инка полезла в сигаретную пачку, там оказалось пусто. Взглянула на Игната, тот развел руками.
— Бросил. Давно.
Она выбрала из пепельницы свой же бычок подлиннее. Прикурила. Несколько раз затянулась.
— Ты можешь объяснить мне суть того, что здесь происходило сейчас?
— Разве неясно? Я хочу понять, кто он на самом деле. Что он такое есть. Для сего собираются все физические и не только физические следы его пребывания. Ребята Семена, я говорил, доки. Это — их специальность, их хлеб.
— Хорош хлеб — в унитазе копаться.
— И это тоже. Составить представление о его метаболизме, общей физиологии…
— С ума сойти. Что-то я тебя не очень понимаю. Могу сообщить, с физиологией у него полный порядок. Только не надейся, что я стану делиться подробностями.
— Как тебе будет угодно, Инна, — сказал Игнат, глядя в стол перед собой. — Но коль уж ты согласилась сотрудничать, то обижаться на некоторые специфические моменты попросту глупо. Да и не тебе, прости великодушно.
— Да! Не мне! И плевать я хотела на эти ваши моменты. Только ведь вот я, — Инка повторила жест, который показывала Семену Фокичу, — согласилась! Он мне четко дал понять, что я отъезд себе зарабатываю. Спокойный. Или и это Семен, пес старый, врал? Пользуетесь, что как было, так и осталось, вам человека задавить, как… Демократия, свобода — ее для дураков только и объявили. Никогда здесь такого не будет, никогда!
