— Иди-ка отсюда, парень. До дружка ли тебе, когда девочка там осталась? Иди шуруй, я за ним присмотрю, он в мое распоряжение поступает.
Они уставились на преградившую им путь фигуру Перевозчика. Харон похлопал Гастролера, повернул назад, подтолкнул. Листопад тщетно пытался отыскать хоть какое-нибудь выражение на этом невозмутимом темном лице.
Чисто инстинктивно он рванулся назад, но рука, подобная чугунной отливке, легла ему на плечи, и он уже никуда не мог деться. Черноту с двумя лунами сменила светящаяся мгла, и сразу над собой Листопад увидел местами выщербленные, старые доски нависающего черного борта.
Да, погрузка была завершена. Борта сверху облепляли силуэты по грудь, как мишени в тире, и плохо различимые лица, одинаковыми пятнами белели в сумраке, сливаясь по мере удаления к баку. Сходни охранялись двумя танатами с обнаженными мечами, поэтому пространство перед ними было широко и просторно.
Держащаяся в отдалении толпа безмолвствовала, как молчали и те, кто был на борту. Никаких маханий руками, платками, улюлюканья, прощальных
напутствий. Если это и было прощание, то прощание тихое.
Рассматривая брусья толщиной в ладонь, из которых собраны сходни — на всех Ладьях такие, бронебойные, — Харон вновь с привычным недоумением раздумывал, кой черт заставлял делать их такими. Не орудия же по ним вкатывать.
«На том берегу для всего скопа моих пассажиров довольно поясок из трав плетенный с борта перекинуть, сойдут — не шелохнется. Один экипаж останется при статях и кондициях, да и то потому, что всего экипажа — я."
Мне не приходится буквально пальцем шевелить, все потребные работы, действия, маневры осуществляются сами собой. Как бы сами собой, Вот именно — как бы».
Очутившись рядом с полностью готовой к выходу Ладьей, он позволил себе открыть дверь мыслям и воспоминаниям о том, что ему — вот лично ему, Харону, бесстрастному, невозмутимому, «суровому старому Перевозчику», теперь предстоит. От чего теперь его отделяют всего несколько шагов и, может быть, несколько слов, если он захочет, но которые все равно никем не будут услышаны, и поэтому без слов можно обойтись.
Часовые убрали мечи в ножны, чтобы отобранные могли приблизиться и подняться. А у конвоиров произошла заминка. Они сошлись, принялись совещаться.
— Шевелись, пятнистая немочь, решайте, кого берете, кого нет!
С макушки до пяток Харона пронизал знакомый зуд, очертания предметов слегка поплыли. Ладья почуяла своего кормчего.
