Харон | страница 3



— Чего у тебя может быть… Руки поднять, за голову, стоять, ноги шире. Куртку распахни, пижон. Это еще что у тебя?

Тот, что взялся обыскивать, прихватив дубинку под локоть, заметил за разошедшимися концами шарфика отблеск с ленты.

Только это и было нужно.

Заранее набрав в грудь воздуха и надавив себе большими пальцами на шею, где по ней проходила лента, он раскрыл две крайние пасти и с неуловимой быстротой разорвал горла щенкам в форме. Штатский корчился, придавленный к земле могучей лапой. Его он немного пощекотал когтями.

Змеи ошейника, ярясь, злобно тянулись к придавленному, роняли яд с зубов. Хвост с драконьей пастью хлестал по бокам.

Оборотившись вновь, он одной рукой взял штатского за глотку. Поднял, прислонил к сетке ограды садика.

— Так договоримся, пятнистый?

В сиреневом рассветном полусумраке видно было, что глаза у того совершенно белые. От адреналинового спазма, вызванного мгновенным и непереносимым ужасом, зрачки закатились под лоб.

Он сильно и больно сжал, заворачивая штатскому мочки ушей, и глазные яблоки вернулись в нормальное положение.

— Вот так оно и бывает, пятнистый. Это тебе не бомжарика беззащитного по ребрам охаживать. Не ширнутых обирать. Сонник — слыхал про такую воровскую квалификацию? Так ты еще хуже, оттого мне тебя и не жалко ни чуточки, соплячок. — Спросил быстро, резко: — Число какое сегодня?

— Две… двенадцатое, — просипел мужик, держась за горло и размазывая кровь со щеки, распоротой когтем.

— Сентября, я так понимаю, да, пятнистый?

— Я тебе не пятнистый, сволочь. Оборотень. Не боюсь тебя, понял?

— Чего? — очень удивился он.

— Собака ты баскервильская, не бывает вас, не боюсь, не боюсь тебя!..

«У сопляка истерика», — сообразил он.

— Ишь, мы какие гниды начитанные… Фу-ты ну-ты… Эк!! — Автоматическим ударом, прошедшим вне сознания, переломил кисть, метнувшуюся к поясу, где, должно быть, была полукобура. Так же автоматически вторым прямым вбил нижнюю челюсть в кадык, предотвращая вопль. Оставалось лишь прикончить совсем, что он и сделал.

— Усвоили политграмоту, — пробормотал, убираясь из темного закутка.

Он не боялся погони с собаками. Ни одна ищейка не пойдет по его следу. А вот из района надо бы убраться как можно быстрее и незаметнее.

Он сел с толпой утренних работяг в счастливо подошедший автобус и скоро в гораздо более плотной толпе уже спускался в метро.

Скромно, но со вкусом одетый светловолосый мужчина.

«Шимми — это танец заграничный! Не совсем, но все-таки приличный…» — назойливо вертелась песенка.