— Что будет в Симбирске? — заговорил он.
— Я думаю, что будут дела! Все-таки состав для такого города весьма недурен. Ты как думаешь?
— Я думаю, что выпить надо, — в ответ сказал С-ов.
— Что дело, то дело-с! — заегозил помощник и вынул бутылку.
— Погодите, господа, за заставой выпьем, — уговаривал Л.
— Да вот и застава!
Наш рыдван выкатился за два заставных столба и мягко заколыхался по пыльной дороге.
Влево в тени берез, которыми усажена была дорога, нас уже дожидались актрисы.
Мы сели на траву. Помощник режиссера откупорил обе бутылки.
— Зачем это вы обе?
— Пить-с! Да еще я думаю бутылочку бы взять… Вот и они выпьют, — указал на меня помощник.
Л. достал серебряный стакан, рыбу-воблу и связку кренделей.
— И тут без кренделей не могут. Ну, актерики-с, — сострил С-ов.
— Ну-ка, отвальную, — начал Л. и налил мне водки. Выпили, и через пять минут водки не было…
— Ну, господа, теперь в путь! — вставая, сказал Л. Попрощались. Перецеловались…
— В Москве увидимся! — крикнул из рыдвана Л.
— Увидимся постом! Желаю сотни заработать!
— Куда сотни! Дай бог прокормиться, с голоду не умереть или без платья не вернуться, — как-то печально промычал С-ов.
— До свидания!
— До свидания!
Через несколько минут рыдван скрылся за поворотом, и только долго еще треск и звон винтов и винтиков древней повозки доносились до меня по вечерней заре.
Дай им бог прокормиться!
Лесом густым, сосновым шла песчаная дорога. Кое-где подле самой дороги, на воткнутой в землю палке, раздвоенной сверху, висела высохшая змея, убитая прохожими. Змей в гуслицких лесах очень много. Далее они часто переползали нам дорогу, и мой возница, уже немолодой, словоохотливый, шустрый гусляк, вскакивал с телеги, старался догнать змею и убить ее, после чего срезывал палку, расщепливал ее, втыкал в землю и вешал змею.
— Для чего это ты делаешь, Василий Степанович? — спрашивал я его.
— За кажинную змею, кую убьешь, сорок грехов прощается, — отвечал он, крестясь.
— Хорошо. А вешаешь ее зачем?
— Никак нельзя без этого, ее оживят свои, заслуга пропадет.
— Кто это свои?
— Царь ихний, змейный.
— Какой царь? — удивился я.
— Змейный царь: он большой змий, белый, будто высеребрен, глаза словно яхонт, красные, и на голове золотая корона, а живет этот змий в земле, и все знает: где, к примеру, змея убита, он в минуту там — зашипит, зашипит, и змеи разные к нему со всех сторон сбегутся. А у царя на голове, под короной есть живая и мертвая вода. С правой стороны живая, с левой — мертвая. Змеи этой воды на жигалище (жало) из-под короны достанут и помажут убитую — сначала мертвой, от которой раны зарастут, а потом живой глаза помажут, и змея оживет. Вот для этого ее и вешают, чтобы достать нельзя.
