– Это метод романиста, прилежно изучающего историю. Что вам легче писать – роман или биографию?
– Содержание романа писатель извлекает из головы. В его власти в любой момент изменить характер персонажа, впутать его в какое-нибудь непредвиденное приключение, женить его, отослать за границу, убить, наконец. Но эта абсолютная свобода сопровождается у творца непрестанной тревогой. Он ведь строит без устали карточный домик – любое дуновение грозит разрушить его. От первой до последней страницы его подстерегает опасность утерять нить повествования. Работа над биографией куда безопасней! Автор словно катится по рельсам. И его поддерживают, подпирают горы материалов. Все периоды жизненного пути героя документально подтверждены. Ничто не зависит от воли автора, от его вдохновения. Кроме того, автор не чувствует себя одиноким. Когда я воссоздаю на страницах моей книги образы Достоевского, Толстого, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, они рядом со мной, их гений все вокруг освещает своим светом. При всем том, заканчивая биографию, я всегда вздыхаю с облегчением, ибо давно уже страдаю от необходимости шаг за шагом следовать за всеми поворотами сюжета, не мной придуманного. Воображение мое теряет терпение. Я жажду независимости. Мечтаю о романе, в котором ни характер героя, ни перипетии его жизни не будут предписаны мне исторической правдой. Так вот иду я своим путем, переходя от реального к вымышленному, чередуя свои радости: мудрые – когда занимаюсь научным исследованием, с опасными – когда предаюсь игре собственной фантазии.
– Обе эти радости тесно переплетаются, мне думается, в исторических романах, которые вы продолжаете писать. Tpи тома, объединенные общим названием «Наследники будущего» («Тетрадь», «Сто один пушечный выстрел», «Белый слон»), хронологически продолжают пенталогию «Свет праведных». Рассказав о восстании декабристов и его ближайших последствиях, вы приступили к проблеме отмены крепостного права и появлению терроризма в России.
– Да, это действительно главные темы моей трилогии «Наследники будущего». Самым трудным в работе над ней было воплощение этих тем в художественных образах. Ибо для меня важнее всего в романе, даже если он посвящен крупным историческим событиям, столкновение разных характеров. Поведение человека меня интересует больше, чем исторический факт, каким бы он ни был значительным. Разумеется, я сразу решил, что один из моих героев будет крепостным крестьянином. Я старался поставить себя на его место, приучал себя к послушанию и покорности, проникался его врожденной потребностью повиноваться чужой воле, но никак не мог найти сюжет. А с одним героем, даже и крепостным, романа не напишешь. Какого же господина ему дать? Вдруг меня озарило. Клим, так я назвал моего крепостного, вырос в деревне вместе со своим молодым господином – барчуком по имени Виссарион. Клим и барчук одного возраста, сначала Клим был товарищем в его детских играх, а потом стал козлом отпущения: барчук сваливал на него свои проказы. На противопоставлении их характеров я и построил фабулу. Детские воспоминания сближали Виссариона и Клима, но огромная разница в социальном положении не позволяла им стать друзьями. Клим счастлив привязанностью своего господина, он с благодарностью принимает от него любые унижения, он задохнулся бы без этого пропитанного несправедливостью воздуха. Виссарион помыкает своим слугой, но с удивлением обнаруживает, что в поворотные моменты жизни ищет его одобрения и поддержки. Таким образом, один испытывает чувство полноты жизни, если сохраняется его рабство, другой – если сохраняется его владычество. Удовольствие повиноваться и удовольствие повелевать встречаются. Или, может быть, Клим и Виссарион – две разные стороны одного и того же сознания?
