– К какой литературной школе вы себя причиcляeтe?
– Ни к какой. По-моему, нет ничего более опасного для художника, чем замкнуться в системе одной школы, какой бы она ни была. Возьмите историю литературы. Вы убедитесь, что выдающиеся произведения являются таковыми не потому, что их авторы неукоснительно соблюдали правила, принятые в эпоху, когда эти произведения создавались, а потому, что, несмотря на эти правила, вне этих правил, автор сумел вложить в свое творение общечеловеческое содержание. Сохрани нас Бог от террора в хрупком королевстве художественной литературы! Только теоретики, жадные до разного рода классификаций, могут проповедовать превосходство одного жанра литературы над другим. Давно известно, что дискриминационные меры, направленные против той или иной формы художественного творчества, через несколько лет неизменно разоблачаются как непростительная ошибка. Невозможно направлять романический поток. Достижения в области литературы и само ее богатство зависят от ее многообразия.
– Считаете ли вы, что романист должен много читать?
– Он должен читать, конечно. Но не слишком много! Поскольку ему нужно сохранять в себе столь же абсурдное, сколь и необходимое убеждение, что его тема – нова. Если он будет помнить все, написанное и опубликованное до него на избранную им тему, он рискует приступить к работе без вдохновения, с утомлением и опасениями. Он будет критиком, а не творцом.
– Чрезмерно развитое критическое чувство опасно для романиста?
– Боюсь, оно его парализует.
– В общем, вы против интеллектуального романа!
– Нет, разумеется. Все жанры романа имеют право на существование в мире художественной литературы. Но я все же думаю, что главное качество романиста – наивность. Зрелому человеку, избравшему профессию писателя, необходима изрядная доза наивности, чтобы верить в реальность персонажей, которых он выдумывает, и в значительность истории, которую он желает рассказать. Ибо если он сам не верит в реальность своих персонажей и в значительность их истории, то как же поверят в это читатели? Чтобы убедить читателей и самого себя, он должен отдаться игре целиком, превратиться в ребенка, погруженного в грезы, вновь обрести состояние благодати, снисходившее на него, когда, совсем маленьким, он рассказывал сам себе сказки, играя в оловянных солдатиков и соорудив из книг крепостную стену. Другое непременное качество – дар по своему желанию перевоплощаться в другого человека, перескакивать из одного характера в другой, быть – с равной свободой и равной убежденностью – по очереди юной девушкой, угнетенной открытием тайны любви, стариком, задыхающимся под грузом воспоминаний, священником и пьяницей, жертвой и палачом.
