Мир — рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.
Эти строки Андрей Белый, получивший блестящее физико-математическое образование, написал в 1921 году. За четверть века до того, как предсказанная им гекатомба воплотилась горами сожженных тел в Хиросиме и Нагасаки. Здесь в чистом классическом виде реализовался прыжок художника, отталкивающегося от твердой почвы достоверных фактов. Это блистательный пример именно синтеза, а не захватывающего дух пророчества новой Кассандры.
По свидетельству К. Н. Бугаевой, поэт "любил факты, опыт и точное знание. Физика, химия, их достижения интересовали его до конца. Он говорил о Боре и Резерфорде, когда о них знали еще только узкие специалисты". Тот же Резерфорд, кстати, имел неосторожность сказать, что люди, "толкующие о получении атомной энергии, болтают вздор". И сказано это было в 1933 году, почти накануне пионерских опытов Ферми, Ирен и Фредерика Жолио-Кюри, за пять лет до исторического эксперимента О. Гана и Ф. Штрасмана.
Но угадывать можно не только научно-технические свершения. Научной фантастике как искусству более свойствен своего рода социальный прогноз. В "Железной пяте" Джек Лондон попытался предвосхитить страшный облик грядущей олигархии, вызревавшей в лоне современного ему американского общества. Будущее показало, что сбылось, а что не сбылось из этих пророчеств. Как и их прославленный предшественник, прогрессивные американские фантасты тоже предчувствуют призрак надвигающейся Несвободы.
Предвидение возникает на стыке знания и воображения, на неуловимой грани, где наука и вообще реальная действительность тесно смыкаются с искусством.
Высокое волнение при встрече с неизвестным, вспышка внезапного озарения, логика поисков, изящество математических выводов и ювелирных по тонкости измерений — постоянные компоненты научно-фантастических произведений.
Многое можно было бы сказать об индивидуальности творческой манеры отдельных авторов, о разнице в видении мира и оценках тех или иных событий. Но сегодня создается несколько парадоксальная ситуация. Дело в том, что и Брэдбери, провидящий в технократически бездуховном прогрессе новые страшные беды, и его антипод Азимов, убежденный в безграничном могуществе науки и безоблачном небе мира без войн, несмотря на почти диаметральную противоположность исходных рубежей, одинаково нетипичны для западной фантастики. То же в известной мере можно сказать и о других интересных, талантливых писателях, таких, как Саймак, Уиндэм, Гаррисон, Лундваль, Урсула Ле Гуин, Шекли, Саке Комацу.
