Мы знаем микробов, которые черпают необходимую для жизни энергию из радиоактивного распада, микробов, извлекающих рассеянные атомы различных металлов. Поставленные на фитотроне опыты показали, что семена тополя прорастают практически в любой газовой среде и при температурах -80 °C, то есть в условиях Марса. Жизнь неодолима. Это совершенный плод долгой слепой эволюции, в ходе которой природа перепробовала все мыслимые и немыслимые варианты. Немыслимые либо были отвергнуты в самом начале великого эксперимента, либо вымерли, подобно динозаврам, мыслимые — остались. Об этом наглядно свидетельствует поразительное разнообразие живых видов, в основе которого, однако, лежит единый генетический механизм. Это подвижная, необъятная, но в то же время жесткая схема. Ее нельзя дополнить новыми видами даже в ходе эксперимента. Ийон Тихий Лема, например, поведал нам об удивительных инопланетных вариантах воспроизведения потомства. Но насколько бедны они в сравнении с изощренным набором Земли, где партеногенез или вегетация — лишь одни из многих возможностей реализации единого в своем химизме процесса воспроизводства белков и нуклеиновых кислот. И Лем, врач по образованию, это хорошо понимал. Лишь избранная им юмористическая форма спасала убогое воображение вселенского бродяги Ийона.
Любому пациенту космического госпиталя соответствует, таким образом, конкретный земной двойник. Быть может, даже и прототип, если только автора всерьез интересовали биологические проблемы. Даже крохотные существа, составляющие все вместе и команду и капитана космического корабля, имеют свой земной двойник в образе муравейника. Прямыми экспериментами было доказано, что один изолированный муравей быстро погибает, два — живут чуть дольше, три — еще дольше и т. д., но и любое, сколь угодно большое число особей разных специализаций не может существовать достаточно долго вне муравейника.
Столько внимания биологическим аналогам земли я уделил отнюдь не потому, что этого требует тематическая особенность «биологической» фантастики. Не собирался я и, как говорится, ставить лыко в строку своим зарубежным коллегам по фантастическому цеху. Слава богу, все уже давно договорились о том, что хотя наука и фантастика находятся в определенной связи, но наука — это наука, а фантастика — это литература.
Основная цель биологических аналогий состояла лишь в том, чтобы наглядно проиллюстрировать следующие положения:
1. Писатель-фантаст вряд ли может «изобрести» и, следовательно, строго логично описать принципиально иной вид жизни.
