— Я буду молчать, если сегодня же вы пришлете мне охраняемую карету с положенным мне пансионом на три месяца вперед, — ответила маркиза, иронично глядя на побледневшего министра финансов.
— Но это же двести сорок тысяч ливров! — воскликнул тот, позеленев от ужаса.
— Вот именно, и никак не меньше. Доставьте мне их до завтрашнего вечера, — мадам де Помпадур продолжала улыбаться, наслаждаясь мучениями Тюрго. — Я верю в ваш финансовый гений, мой дорогой министр. Если вы нашли полмиллиона на покупку бриллианта этой девице, то какие-нибудь двести сорок тысяч для вас — сущий пустяк.
С этими словами она протянула министру руку для поцелуя. Это значило, что аудиенция закончилась.
Тюрго вышел в коридор с очень странным цветом лица. Он бледнел от гнева, видя как бездарно тратятся казенные деньги, и краснел от страха, что не успеет в срок раздобыть их в нужном количестве. Отношение министра к маркизе де Помпадур было двойственным. «Я ее ненавижу, но расходов на новую официальную фаворитку бюджет не выдержит»,[1] думал он и боялся, что кто-нибудь прочтет его мысли.
Как только шаги министра стихли, маркиза вскочила со своей софы и начала нервно мерить шагами свой будуар.
— Розалин! — крикнула она.
Из боковой двери моментально появилась служанка.
— Да, ваша светлость? — кротко присела она и опустила глаза.
— Скажи секретарю, чтобы он никого ко мне не пропускал! Я должна побыть одна, — маркиза опустилась на бархатную кушетку возле высокого, закругленного сверху окна с цветной расстекловкой.
— Слушаюсь, ваша светлость, — присела Розалин и выбежала вон.
Маркиза де Помпадур вцепилась руками в бархатную штору.
— О, боги! — горячо зашептала она, — я готова молиться кому угодно, лишь бы король не оставил меня своей милостью!
Руки Жанны Антуанетты сжались в кулачки, причем с такой силой, что кожа внутри побелела.
— Это все происки Шуазеля, я уверена, — маркиза привыкла проговаривать свои мысли, но совершенно беззвучно, только шевеля губами. — Но я не виновата, он хотел слишком многого, он хотел превратить меня в слепое орудие в своих руках. Притом, что из благодарности я была готова оказывать ему самые деликатные услуги… Хотя, впрочем, он, как и Людовик, слишком любит несформировавшихся девственниц.
Помпадур сжала свою голову руками, стараясь не повредить прическу.
— Нет, положительно, было совершенно невозможно во всем слушаться герцога Шуазеля. Король бы сам не потерпел такого давления, — продолжала убеждать саму себя маркиза, — совершенно непонятно почему Шуазель расценил мой отказ способствовать заключению мира с Англией, как предательство! Король все равно бы на это не пошел, а я могла бы лишиться положения. Тогда мы оба, я и Шуазель, оказались бы в проигрыше. Нет, я все сделала правильно.
