— Ах, Боже мой, Боже мой, — сказала Кэтлин. Все бросились к двери.
Барнабас Драмм, в шляпе, сидел на полу, привалившись спиной к столбику перил. На обширном пространстве вокруг него лежало битое стекло, и от большого темного пятна на ковре поднимался одуряющий запах виски. Барнабас искоса поглядел на группу в дверях. Он, конечно, понимал, что его беда никого не могла позабавить, а, напротив, должна была по-своему огорчить каждого из присутствующих, однако не удержался от того, чтобы погаерничать. Продолжая сидеть с вытянутыми вперед ногами, он стал что-то насвистывать сквозь зубы.
Кэтлин перешагнула через его ноги и быстро пересекла площадку. Через минуту она вернулась с совком и щеткой и, словно не видя мужа, начала собирать в совок осколки покрупнее. Она работала медленно, с покорной миной, под стать тихому голосу, каким она говорила с сыновьями; в ее склоненной позе была безмолвная горечь.
Франсис спросила:
— Как вы, ничего? Не ушиблись?
Кэтел вернулся в гостиную и захлопнул за собой дверь. Полное отсутствие у отчима собственного достоинства всегда глубоко оскорбляло его.
Эндрю положил руку на плечо Франсис, словно желая оградить ее от непристойного зрелища.
Раздраженный этими проявлениями чувств, в ярости на их виновника, Пат сказал:
— Вставайте же, черт возьми! — Он сдернул с отчима шляпу и нахлобучил ее на столбик с такой силой, что тулья чуть не лопнула.
Потирая ляжки и локти, разыгрывая целую пантомиму, Барнабас стал медленно подниматься.
— Надо же было! Только я, наверно, и способен на такое.
Барнабас Драмм был кругленький человечек с кротким, дряблым лицом и длинными золотистыми усами, не то поседевшими на концах, не то вымазанными пивом. Его темные волосы курчавились вокруг аккуратной плеши, смахивающей на тонзуру. В удивленных голубых глазах, теперь испещренных красно-желтыми прожилками, сохранилось что-то детское. У него еще были целы все зубы, и он часто обнажал их в улыбке, неизменно доброй, однако напоминавшей о том, что в былые годы он был лучше вооружен для битвы жизни. Когда женщины принимались обсуждать вопрос, почему благоразумная Кэтлин Дюмэй связала свою судьбу с этим невозможным человеком, одни говорили, что первый муж ее тиранил и теперь ей нужен был кто-то, кого она сама могла бы тиранить, другие же уверяли, что Барни, «в сущности, очень милый».
— Здравствуй, Эндрю, — сказал Барнабас. — Вот мы и встретились, хотя и не при самых благоприятных обстоятельствах. Жалость какая, сколько первоклассного виски пропало. Может, нам всем стать на колени и полизать ковер?
