Пока что в нем не возбуждали сомнений два обстоятельства: во-первых, пан Швейнога по каким-то неизвестным причинам забыл его разбудить, во-вторых, Санкт-Михаэль лежит на дороге в Триест. Осыпать упреками пана Швейногу не имело никакого смысла. Лучше подумать о том, как пробираться дальше. Как попасть в Триест раньше тетушки.
Эта трезвая мысль побудила Франтика торопливо вывернуть карманы своих штанов, хотя ожидать приятных сюрпризов не было оснований. Но ведь бывают же иногда чудеса… К сожалению, никто из святых не взялся сотворить чудо в карманах Франтика. Оттуда выпали только пуговица и трамвайный билет. Франтик загрустил.
Самостоятельность, которой он только что радовался, оборачивалась своей дурной стороной. Ко всему прочему в животе у Франтика раздались звуки, не предвещавшие ничего доброго. Сначала внутри что-то шевельнулось. Потом слабо заурчало. Эти зловещие звуки и толчки усиливались, и через минуту в кишках у Франтика поднялась такая возня, словно там проснулись, собираясь вырваться на свободу, свившиеся в клубок необыкновенно подвижные змеи. Короче, Франтик почувствовал голод. Ему так сильно, срочно и настоятельно захотелось есть, что лишь только в его воображении возникли кружка кофе и два рогалика, рот его наполнился слюной.
Сроду не приходило ему в голову, что такие обыкновенные, прозаические предметы могут быть столь привлекательными. Рогалик, только что принесенный от пекаря!.. Может ли на свете что-нибудь с ним сравниться? Возьмешь его пальцами, сожмешь, и он тотчас слегка хрустнет. Затем начинаешь отламывать по кусочку. Отскочит несколько блестящих чешуек поджаристой корочки, упадут две-три крошки, кристаллик соли – и вот перед тобой вдруг открывается внутренность, белая и мягкая, как голубиная грудка. И все это отдает резким запахом тмина и теплого, хорошо выпеченного теста. Ты надавливаешь зубами…
На этом мечты оборвались. Франтик почувствовал, что больше он так не может. Одним воображением не утихомиришь гадов в животе. Надо действовать.
Он огляделся. К сожалению, вокруг не оказалось ничего похожего на еду. Только на лугу паслось несколько коров, и то слишком далеко; к тому же вид у них был недружелюбный, и Франтик сомневался, позволят ли они себя подоить. И тогда он повесил голову. Одинокий и потерянный, сидел он на обочине незнакомой дороги, в незнакомой стране, прижимая к себе старый чемодан. Чемодан!..
Слабая, сначала очень робкая надежда вдруг затеплилась в глубине сердца Франтика. Затем она стала расти, увеличиваться. Через минуту уже переросла альпийских великанов, высившихся вокруг. Франтик хорошо знал свою тетю. Знал и все ее слабости. Ведь когда тетушка куда-нибудь собиралась, она по крайней мере один чемодан набивала такими предметами, глядя на которые любой колбасник позеленел бы от зависти. Боже сохрани, тетушка Каролина не была обжорой. Но она считала, что голодная смерть вдалеке от родного дома – самое ужасное, что может случиться с человеком. И вот перед ним тетушкин чемодан…
