Рутта ругалась с кем–то по переговорнику, судя по всему — с рабочими, запоровшими сроки ремонта подвальных помещений. Кивнув мне, она зашипела в микрофон, тыча световым пером в невидимые собеседникам графики.
Я аккуратно положила перед ней считыватель с заявлением об уходе.
— Ты бы по голофону с ними поговорила. Будет убедительнее. Заодно и документами потрясешь.
Рутта посмотрела на меня, закатила глаза и, выругавшись напоследок, отключилась. Взялась за считыватель, близоруко прищурилась:
— Увольняется кто? — считыватель, небрежно отпихнутый, поехал к краю стола. — А ты что при параде? В город едешь? Слушай, можешь мне кое–что при…
— Рутта, я увольняюсь, я, — перебила я ее. — Оформи.
— Зачем?! — вырвалось у секретарши. — С ума сошла, что ли? Комендант же не подпишет!
— О, комендант как раз подпишет, можешь мне поверить.
— Он тебя уволил?! — Рутта с горящими глазами подалась вперед, и недоумевающе выпалила: — Но почему?!
— Слушай, ты меня удивляешь. Неужели мало его ко мне страстной любви? — я насмешливо приподняла бровь.
— За это не увольняют. За это на работу не берут, — Рутта философски взмахнула ухом. — Нет, серьезно. Что стряслось? И где он вообще собирается искать другого ватара в военный форт?… В деревенском храме? Не понимаю.
— И не нужно. Есть вещи, не поддающиеся логике. Так что ты все же оформи, и желательно, — я посмотрела на таймер, — минут за двадцать. Иначе меня обещали спустить с главной башни.
Рутта изумленно вскинула брови:
— Даже так?
— А ты думала, — я широко ей улыбнулась и подмигнула. — Мертвяк, как оказалось, очень темпераментный мужик!
— И вы готовы сообщить эту новость всем и каждому, не так ли, фарра? — от холода этой фразы можно было бы покрыться инеем, а от нажима последних слов — смяться в лепешку.
И то, и другое фарр комендант, полагаю, проделал бы со мной с удовольствием, но ни в холодильник, ни под пресс я не собиралась. Тем более, что уже сорок минут была свободна, как птица. От того, чтобы считать его начальником — в том числе.
Я обернулась, посмотрела прямо в его неживые глаза, что делала очень, очень редко. Раскрыла рот для ядовитого ответа. И — закрыла.
Я никогда не смогу дать точный ответ: а смогла ли бы я так — сознательно пойти на каторгу ради даже не спасения своего маленького мира, а просто попытки к тому. И если так, хотя бы уважения он достоин. Не переломлюсь.
— Извините, фарр комендант. Это было недопустимо с моей стороны.
Кажется, он тоже понял, что извинилась я слишком искренне. Наклонился и едва слышно, так, чтобы не слышала Рутта, процедил:
