Продав замок в Куртавнеле, она остановилась в Германии, в Баден-Бадене, где сначала наняла квартиру, а затем купила большую виллу, которую собиралась сделать своим постоянным домом. Взгляды Тургенева тотчас обратились к этому мирному зеленому курортному городку, где жила женщина, которую он никогда не переставал любить. В России он с горечью чувствовал враждебное отношение к себе и своему творчеству части своих соотечественников. Экзальтированная молодежь изгнала его за пределы родины. Почему бы не заглянуть в Германию, чтобы изменить ход мыслей? Он отправился в Баден-Баден и был очарован сельскими пейзажами и приемом Полины Виардо. После охлаждения отношений он нашел ее такой же живой, соблазнительной и хорошо к нему расположенной, как в лучшие времена их связи. Конечно, с ее стороны это была уже не любовь, но нежная дружба, уважительное отношение, которые наполняли его покоем, как ласковое тепло заходящего солнца.
В этой идиллической атмосфере он познакомился с первыми статьями Герцена, появившимися в «Колоколе», озаглавленными «Концы и начала» и написанными в форме открытых писем к Тургеневу. Восхищаясь благородными идеями Герцена, Тургенев не мог более одобрять новую панславистскую ориентацию своего друга, который критиковал мелочную и меркантильную цивилизацию Западной Европы и прославлял прадедовские ценности русского народа, единственно способного, по его мнению, спасти человечество от краха. Бакунин и Огарев высмеяли взгляды Герцена. Возрождающая миссия русского народа была для них очевидной, и они нападали на тех, кто, как Тургенев, верил еще в просветительские добродетели Запада. Они обвиняли его в том, что из-за усталости, лени, «эпикуреизма» или, может быть, своего возраста он отдалился от них. Задетый за живое, Тургенев отвечал Герцену, что его приверженность западным принципам и учреждениям отнюдь не была знаком старости: «Мне было бы двадцать пять лет – я бы не поступил иначе – не столько для собственной пользы, сколько для пользы народа». (Письмо от 26 сентября (8) октября 1862 года.) Он начал писать ответ на статьи «Колокола», однако попросил Герцена опубликовать его без имени автора, чтобы избежать преследований. Он не закончил работу, когда получил от русских властей официозное предостережение, предписывавшее избегать всякого сотрудничества в мятежном журнале. Он не пожелал из осторожности скомпрометировать себя еще раз и ограничился тем, что показал Герцену несколько страничек, которые уже написал. Он отказался равно подписать подготовленный Огаревым и одобренный Герценом и Бакуниным «Адрес Александру II», касавшийся нового положения крестьян. Он видел в этом неверный шаг, который мог обернуться против его авторов и скандально деформировал демократические идеи. «Главное наше несогласие с О<<гаревым>> и Г<<ерценом>> – а также с Бакуниным – состоит именно в том, что они, презирая и чуть не топча в грязь образованный класс в России, предполагают революционные или реформаторские начала в
