Тетради дона Ригоберто | страница 36



– «Обнаженная в зеленых чулках», – продолжал мальчик. – Хочешь посмотреть?

– Что ж, пожалуй.

Пока Фончито боролся с замками портфеля, по обыкновению брошенного на ковре, она с неясной тревогой думала, не затеял ли мальчишка одну из своих с виду невинных, но весьма опасных игр.

– Интересное совпадение, знаешь, – произнес Фончито, листая альбом с репродукциями. – Я похож на Эгона Шиле, а ты – на его модели. Очень во многом.

– В чем, например?

– Ты любишь разноцветные чулки, зеленые, черные и коричневые. У тебя клетчатое покрывало на кровати.

– Надо же, какой наблюдательный!

– А главное, у тебя есть достоинство, – заявил Фончито, не прерывая поисков «Обнаженной в зеленых чулках».

Донья Лукреция не знала, смеяться или сердиться. Мальчишка осознанно сделал ей комплимент или просто болтал все, что в голову взбредет?

– Помнишь, папа говорил, что ты преисполнена достоинства? Что бы ты ни делала, ты никогда не будешь вульгарной. Это Шиле помог мне понять, что папа имел в виду. Его модели задирают юбки, показывают все, что можно, принимают немыслимые позы, но никогда не выглядят вульгарно. Они всегда остаются настоящими королевами. Знаешь почему? Потому что у них есть достоинство. Как у тебя.

Удивленная, смущенная, встревоженная, тронутая, донья Лукреция не знала, что и думать. Она совсем растерялась.

– Что ты говоришь, Фончито!

– Вот она! – воскликнул мальчик, протягивая ей книгу. – Понимаешь, о чем я? В такой позе любая женщина смотрелась бы просто отвратительно. Любая, но только не эта. Вот что значит истинное достоинство.

– Дай-ка взглянуть. – Донья Лукреция отняла у пасынка альбом и, внимательно изучив «Обнаженную в зеленых чулках», признала: – И правда, чулки точь-в-точь как у меня.

– Разве это не прекрасно?

– Очень мило. – Донья Лукреция закрыла книгу и поспешно вернула ее Фончито. Женщину не покидало чувство, что преимущество на поле боя вновь принадлежит мальчишке. Знать бы еще, за что они бьются. Она поглядела на Альфонсо. На его свежем личике сияла открытая улыбка, но в глазах плясали коварные огоньки.

– Можно попросить тебя об огромном одолжении? О самом громаднейшем одолжении в мире? Ты могла бы сделать для меня одну вещь?

«Сейчас он попросит меня раздеться, – поняла донья Лукреция. – Получит затрещину и вылетит отсюда навсегда». В тот момент она ненавидела и Фончито, и саму себя.

– Что еще за одолжение? – спросила донья Лукреция, надеясь, что ее улыбка не слишком напоминает гримасу умирающего.