– Даже не верится, что ты раньше не бывал в Париже. Ты так хорошо знаешь все эти улочки и памятники, словно прожил здесь много лет.
– Я готовился к нашему путешествию, как к выпускному экзамену, Лукре. Читал книги, изучал карты, консультировался в агентствах, расспрашивал знакомых. Я не собираю картины, не развожу собак, не играю в гольф. Много лет моим единственным хобби была подготовка к нашей неделе.
– И ты всегда мечтал провести ее со мной?
– А ты заметно продвинулась по дорожке флирта, – отметил дон Ригоберто.
– С тобой, и только с тобой, – покраснел Плуто. – Нью-Йорк, Париж и Венеция, рестораны и опера – все это setting [32], не более. Главные действующие лица – ты и я.
В «Ритц» они вернулись на такси, усталые и слегка пьяные от шампанского и коньяка. Прощаясь с Модесто на пороге спальни, донья Лукреция, нимало не смущаясь, объявила:
– Ты такой милый, что мне тоже захотелось поиграть. Я решила сделать тебе подарок.
– Правда? – оторопел Плуто. – А какой, Лукре?
– Я дарю тебе себя, всю, с головы до ног, – пропела Лукреция. – Приходи ко мне в комнату, когда я позову. Но учти: можно только смотреть.
Модесто ничего не ответил, но женщина не сомневалась, что его мрачное лицо, скрытое в полумраке прихожей, озарило безмерное счастье. Она не раздумывая прошла в ванную, разделась донага, аккуратно сложила одежду, распустила волосы («Как мне нравится, милая?» – «Именно так, Ригоберто»), вернулась в комнату, погасила лампы, оставив лишь ночник, и повернула его так, чтобы свет падал на аккуратно застеленную кровать. Донья Лукреция улеглась на спину, приняв изящную расслабленную позу, и положила голову на подушку.
– Входи.
«Она закрыла глаза, чтобы не видеть его», – подумал дон Ригоберто, тронутый целомудренным жестом своей жены. Он ясно различал силуэт инженера, несмело застывшего на пороге, а на постели, в голубоватом свете ночника, роскошное женское тело, напоминающее о телесном роскошестве моделей Рубенса и невинных прелестницах Мурильо: пышные смуглые бедра привольно раскинуты, одна нога согнута, прикрывая лобок, другая вытянута. Дон Ригоберто, сотни раз любовавшийся этим телом, ласкавший его, наслаждавшийся им, изучивший каждый его изгиб, сегодня впервые смотрел на него глазами Плуто. Модесто тяжело дышал, его пенис набухал от желания. Прочитав его мысли, донья Лукреция начала молча двигаться, демонстрируя застывшему от восхищения Плуто бока и спину, ягодицы и груди, выбритые подмышки и венчик волос на лобке. Наконец она раздвинула ноги, открыв внутреннюю сторону бедер и складки лона. «Неизвестная натурщица Гюстава Курбе, „Сотворение мира“ (1866)», – определил взволнованный дон Ригоберто: тугой живот, большие бедра и венерин бугор его жены были точно как у безымянной женщины со старинного полотна, украшения его галереи. В тот же миг чары рассеялись:
