Но на реальной войне смерть оправдана и даже необходима: без нее не бывает ни побед, ни поражений. Война – это, в общем-то, жизнь смерти во всей ее будничной простоте. Она рождается при каждом выстреле, при каждом полете пули и снаряда, тайно присутствует между солдат и офицеров, сидит с ними у костра, бредет рядом по горным тропам и пескам, наугад выбирая свою жертву, она ненасытна и, самое страшное, – вечна. Это жизнь всегда случайная и конечная, а смерть, увы, бессмертна. Там, где у жизни конец, – у смерти лишь торжествующее начало. Кто выбрал себе профессию военного, тот должен это хорошо знать и не пугаться на войне смерти, какой бы тяжелой и страшной она ни была.
Но то на войне! А здесь, в мирной жизни, ради которой война и ведется («бой идет не ради славы, ради жизни на земле»), почему смерть тоже везде торжествует и празднует победу?! Причем часто еще более страшную, чем в бою. Пока Андрей и ему подобные воевали, отстаивая, каким говорили, честь и достоинство великой державы, она при полном попустительстве этой державы проникла к ним в тыл и полностью овладела необъятным пространством от моря и до моря. Стоит только выглянуть в окно, чтоб увидеть: вот она – рядом. Ведь нельзя же назвать жизнью жалкое существование заживо гниющих бомжей, которые с утра до ночи снуют возле мусорных баков, кормятся объедками, отлавливают для еды бродячих котов и собак; или существование бездомных детей, тысячами прозябающих и тысячами умирающих в подвалах и полузвериных норах вдоль теплотрасс; или обездоленных стариков и старух, в одночасье превратившихся в нищих и теперь вынужденных наподобие Васи Горбуна стоять с протянутой рукой на паперти и у подъездов богатых офисов; или молодых женщин, добровольно идущих ради куска хлеба на поругание и в рабство; и еще сотни и сотни подобных «или».
Так за что же воевал Андрей?! За жизнь или за смерть?! И если за жизнь, то за какую?! За ту, которую нежданно-негаданно обрели Лена с Наташей, или за убогое, полунищее да еще и презираемое счастливчиками существование миллионов простых, обыкновенных людей?!
Скорее всего, за жизнь первых, потому что жизнь вторых нынче не в цене, она опозорена и унижена до последнего предела и сплошь и рядом страшней любой, самой мучительной смерти.
Жестокие эти, болезненные мысли стали роиться в контуженой голове Андрея с нарастающей навязчивой силой. Они не отпускали его ни на работе, когда он с остервенением вколачивал в сырые, с трудом распиленные доски гвозди, ни дома, в крошечной, похожей скорее на собачью конуру, чем на человеческое жилье, квартире. На беду Андрей купил себе маленький переносной телевизор с экраном в две ладони шириной. Он думал, что этот телевизор будет хоть как-то скрашивать по вечерам одинокую его, отшельническую жизнь. Но получилось обратное. То, что Андрей видел изо дня в день на экране, просто ужасало его. Какой канал ни включи, всюду разговор только о смерти, о войнах, об автомобильных и авиационных катастрофах, о наводнениях, пожарах, взрывах, о заказных и случайных убийствах, о наркоманах, проститутках, дезертирах. А между этим бесконечные презентации, юбилеи, съезды и сборища мифических каких-то партий и союзов, шоу и бизнес-шоу, поистине напоминающие пир во время чумы. О простых же людях, о том, что творится сейчас в селах и деревнях, на фабриках и заводах, ни слова, ни полслова, как будто все эти безостановочно говорящие, танцующие и жующие и не подозревают, что кто-то их кормит, одевает и обувает. Хотя, конечно, подозревают и даже знают наверняка, не зря же все такие ученые и умные, но презирают своих кормильцев до глубины души (уж чему-чему, а этому за десять лет научились), считают их быдлом, существами низшего, рабского толка.
