Я, как и мои товарищи, был студентом медицинского института. Сам институт эвакуировался вчера ночью, нам оставили грузовик и поручили вывезти часть оборудования, ценную оптику.
Сотрудники института ушли пешком. Уехать было невозможно — первые семьдесят километров железнодорожных путей от Армавира были разбомблены. Все взяли с собой только самое необходимоё. Оставлять вещи было жалко, многие суетились, плакали, набивали чемоданы, пока кто-то не сказал:
— Батеньки! Мы же на свет голыми родились. Нажили до этого, наживем и потом?
На том и порешили, тем более раздумывать было некогда — немцы уже вступали в город. Остановленные под Москвой гитлеровцы теперь рвались к Сталинграду и бакинской нефти. После 250-дневной обороны пал Севастополь. В конце июля немцы взяли Краснодар, Ставрополь, Майкоп. Теперь настала очередь Армавира.
До склада мы доехать не смогли. Полуторку остановили восемь солдат. Все с автоматами. Из отступающих эти, видимо, были самыми последними. Когда наша машина притормозила, один из солдат приказал:
— Вылезай!
Поторапливая нас, он нетерпеливо тряхнул головой, Я выпрямился в кузове, осторожно поинтересовался:
— Почему?
— Вылазь! — повторил солдат. — Кому говорят?
Лицо у него было потное, жесткое — солдат не шутил.
Мы переглянулись, робко повыпрыгнули из кузова. Я пытался протестовать:
— Вы не имеете права. Мы должны доставить очень ценное оборудование, и вы…
— Плевать! — ответил он мне. — Мы за них воюем, а они с барахлом возятся!
Двое грубо выдернули из кабины моего товарища. Остальные сразу залезли в кузов, машина резко взяла с места, быстро понеслась, лавируя между глубокими воронками.
Мы отправились обратно.
Своего директора Арепьева, высокого и подслеповатого, похожего на Паганеля, нам удалось отыскать в полутемном подвале института. Он тихо сидел в углу на корточках, закрыв лицо ладонями, со страхом ожидая очередного налета.
Узнав о судьбе полуторки и оборудования, директор вяло махнул рукой.
— Бог с ним, со всем. Теперь бы самим как-нибудь ноги унести! — И добавил: — Если к своим не прорвемся, пойдем в партизанский отряд.
Из Армавира уходили тысячи людей. Молча, торопливо, нагруженные своими пожитками, придавленные общей бедой.
У меня были только бритва и мыло. Я нес их в газетном свертке под мышкой. Все остальное на мне — рубашка, брюки и поношенные башмаки.
Самолеты возникли неожиданно. Они не появились, а как бы проявились на небе. Беззвучно, как на фотографии. Тяжелые, неуклюжие, равнодушные ко всему, точно навозные мухи, они принялись методично кружить над людьми и кидать на них свои катушки смерти.
