Любви к нему, мастеру, не было никогда. Не было ни мига любви. Была физиология. Сладкий трахач. Упоительный перепих. «Она просто сладкоежка», – вдруг подумал мастер, сидя перед картоном, на котором появилась чужая ему тетка, которой было уже за тридцать, и которая прикатила к нему от мужа и ребенка с какой-то идиотской идеей, ему абсолютно непонятной.
– Да, а как твоя работа? Ты практикуешь, или медик-теоретик? – спросил он, хотя это было ему абсолютно неинтересно.
– Не спрашивай, – сказала она. – Знаешь, сколько теперь платят кандидатам?
– Догадываюсь, что мало.
– Мало – не то слово.
– Как же вы живете? – мастер сделал сочувственное лицо, и даже действительно посочувствовал краем души, откликающимся на социальные пертурбации времени, но другим краем души, откликающимся лишь на его собственную удачу, он чуть ли не обрадовался, во всяком случае, чуть ли не позлорадствовал, хотя тут же стыдливо погасил в себе этот едкий огонек.
– Так и живем. Устроилась по совместительству в медкооператив. Массажисткой. А муж, – она сделала паузу, словно прикидывая, стоит ли на такого мужа отвлекаться, – ремонтирует бытовую технику. На новую у людей просто денег нет.
– Да, – сказал мастер, – тяжелые времена, – думая однако о том, что именно в этим времена жизнь его так красиво расцветилась заграничными флагами и вымпелами…
– Ты-то как? У тебя-то хоть все хорошо? – сказала она, и это прозвучало, как если бы она искренно этого желала, потому что так ей было нужно.
– У меня о’кей, – сказал мастер, – как всегда. Я от государства не завишу. В Риме вот был. В Венеции.
– Что, красиво? – жалко прозвенел его голос.
– Шедеврально, – сказал он. – Лучше не бывает.
– Расскажешь?
О, какие нотки зазвучали у нас – зависимые, ожидающие… Ее жизненный план дал трещину, семья, служба, – все не задалось, и она приехала к мастеру. Чтобы поправить дела и, может быть, даже создать с ним новую семью.
– Как там твоя жена? Вы что, опять сошлись?
– Не волнуйся, не сошлись. Она там – я здесь.
– Я и не волнуюсь. Но ведь это она тебя пригласила?
– Я там работал.
– О, – сказала она и больше о жене не спрашивала.
Лучше бы она спросила его о подружке, которая, между прочим, должна была скоро придти. Сначала мастер собирался позвонить ей – сказать, что занят, но теперь наоборот – хотел, чтобы пришла и вытеснила соперницу. Это как-то удачно сложилось в его голове – не надо будет проявлять инициативы по выдворению московской гостьи, пусть женщины сами разберутся. А он как бы и ни при чем. Неловко ему было говорить – извини, мол, подруга, но твое место давно занято, прощай, пиши письма. Странная все-таки тетка, не могла же она думать, что он семь лет будет ее ждать и жизнь его обездвижется, пойдет как бы по второстепенному руслу, пока о нем, художнике, не вспомнят.
