»).
С политкорректностью, пожалуйста, не в поэзию, а в собес!
Емелин с лёгкостью прошёл первый кордон, прорвавшись к относительно массовому читателю, и обошёлся с Сивкой-Буркой на втором КПП, как Эдип со сфинксом в фильме у Пазолини.
То есть взял за шкирку и грохнул оземь.
Но на третьем КПП «истинные поэты!» уже изготовились к встрече с дерзким самозванцем.
Здесь выкатили тяжёлое орудие — газету «Коммерсантъ».
Здесь командовать расчётом назначили скверного стихотворца, но временами вменяемого и даже остроумного критика — Григория Дашевского.
Забил заряд он в пушку туго.
И думал: «Угощу-ка друга!»
Друга Емелина.
Или брата Емелина?
Но «не брат я тебе» — словами Данилы Богрова наверняка ответил бы Дашевскому если не сам Емелин, то его объективный коррелят, то бишь лирический герой.
Дашевский рассудил так: нет, Емелин вообще-то поэт, но поэт низшего порядка, а значит, всё-таки не поэт вовсе!
Ну или совсем чуть-чуть.
А почему ж низшего порядка?
Потому что «его стихи — это рассказы об обиде».
И далее:
«Реальность, с её ваххабитами, «белыми колготками», украинскими гастарбайтерами, нужна ему не сама по себе, а чтобы сказать родной, воспитавшей его, «высокой культуре» — мама, почему ты такая строгая на словах и такая слабая в жизни? Почему жизнь устроена не так, как ты говорила? »
«Стихи — это рассказы», — отмечу я a propos.
Неужели в «Коммерсанте» отменили из-за кризиса институт копирайтерства?
Но дело, разумеется, не в этом.
Выбрав в качестве средства «опустить» поэта «обиду», заряжающий явно промахнулся.
Ведь его работающая на понижение казуистика применима в равной мере и к стихам Емелина, и, допустим, к творчеству великого флорентийца.
Разве «Божественная комедия» не написана как «перечень болей, бед и обид»?
Прежде всего «обид»?
Да и как быть с тем же Маяковским?
Или с Блоком?
Или с Цветаевой?
Разве обида на мир (порой перерастающая в обиду на Создателя) не есть имманентное свойство поэзии?
Разве не есть её, поэзии, перманентное агрегатное состояние?
Если, конечно, речь не об Айзенберге с Кулле и с каким-нибудь Драгомощенко в придачу…
Но ведь речь не о них!!!
Западная Европа поверила Теодору Адорно: поэзия после Освенцима невозможна.
Поверила с четвертьвековым опозданием — самоубийство автора «Фуги смерти» Пауля Целана (символический прыжок с моста Мирабо в Сену 20 апреля 1970 года) подвело под западноевропейской поэзией окончательную черту.
В Латинской Америке, в Чёрной Африке, даже в США дело обстояло всё же несколько по-другому.
