Он хотел сказать: «А уж питанием мы тебя обеспечим, доставим все, что только твоя душа пожелает», — но почел за лучшее не договорить. Но и Кафар, и Фарида поняли, что именно хотел сказать профессор. Кафар мрачно насупился, а Фарида, чтобы нарушить тягостное молчание, задала профессору Муршудову вопрос, ответ на который ей был прекрасно известен и без него:
— Я вот уже несколько дней подряд, профессор, варю ему хаш. Это не повредит?
— Что вы, что вы, Фарида-ханум, — оживился профессор. — Хаш при переломе лучшее лекарство. Мой отец в сто три года сломал сустав — у самой поясницы. Все, да и я сам тоже, думали, что такой сложный перелом в этом возрасте уже не срастется. А вот старик заставил нас каждое утро варить ему кялляпачу — бараньи головы и ноги. Не поверите, за два месяца и шестнадцать дней он поднялся. Вот тогда-то я и понял всю силу кялляпачи…
— Интересно, и что это за сила такая в бараньих мослах?
Профессор Муршудов сразу понял, куда клонит Фарида.
— Вообще-то, нет никакой разницы: что кялляпача, что хаш из коровьих ножек — действуют одинаково. А особенно, если в дело идет телка, выращенная дома, не на ферме… Но если душа нашего Кафара желает кялляпачу…
Из соседней комнаты донесся вдруг бойкий женский голос:
— Главное, чтобы братцу Кафару на пользу пошло, а кялляпача для него каждый день будет, Микаил договорится в Маштагах. Оттуда нам через день ножки привозят, закажем — будут вместо ножек кялляпачу возить. Все возможно, когда деньги есть. — Это услышала конец разговора и тут же вступила в него только что подоспевшая Гемер-ханум, жена академика Муршудова.
Фарида вышла с Гемер-ханум на веранду, они о чем-то пошептались там, и Гемер-ханум выложила на стол пухлый заклеенный конверт. Фарида удивленно подняла брови.
— Что это?
— А, ерунда… На мелкие расходы. — И Гемер-ханум заговорщицки подмигнула Фариде.
Кафару слышен был весь этот разговор из его комнаты, он увидел, как усмехнулся вдруг профессор Муршудов, и сразу понял смысл этой ухмылки; чувство стыда, которое он испытывал, обожгло его еще сильнее; Кафар съежился, словно хотел исчезнуть, стать невидимым, прижался к самой стене.
Женщины снова перешли на шепот.
— Это на продукты. Не сердись, это подарок, как сестре. Выйдешь в город, встретится тебе вдруг что-нибудь приличное — ну, там, для себя или для детей… — Гемер-ханум снова заговорила громко, с таким расчетом, чтобы и Кафар ее услышал. Увидев, как смутилась при этом Фарида — ей-то как раз не хотелось, чтобы Кафар знал обо всем этом, все понявшая Гемер-ханум, в душе потешаясь над собеседницей, чуть ли не перешла на крик. — Это все ерунда, сестрица!.. А настоящую услугу мы вам, как родным, окажем месяца через два. Мы с Микаилом уже для себя решили: что бы там ни случилось, а мечта Чимназ в этом году обязательно должна сбыться.
