Кровь еще сильнее застучала в ушах, больно заныло вдруг сердце, губы пересохли. Дрожащей рукой он налил стакан воды из графина, выпил и, почувствовав, что дышать стало немного, легче, тихо сказал, стараясь унять исказившееся в злобной гримасе лицо:
— Сними плащ!
Чимназ с недоумением посмотрела на него, перевела глаза на мать.
— Сними плащ и отдай Гасанаге, пусть вернет его владельцу!
Гасанага откинулся на стуле и усмехнулся.
— О чем разговор? Именно Чимназ и есть та самая владелица! Я же говорю: папа специально для Чимназ…
— И очень напрасно твой отец купил плащ для моей дочери. — Голос Кафара срывался. — У Чимназ есть отец, и он купит ей все то, что сочтет нужным и на что у него хватит средств. — Он снова повернулся к Чимназ — Ты что, не слышала? Сними плащ и верни его Гасаиаге. — Он вдруг рванул на ней плащ с такой силой, что чуть было не порвал его. Подавленная Чимназ бессильно опустила руки и плащ упал к ее ногам Кафар поднял его, швырнул Гасанаге. Но Гасанага как сидел, откинувшись на стуле, так и остался сидеть, и плащ снова оказался на полу. Кафар, удерживая дрожь в руках, еще раз поднял его, медленно свернул и так же медленно сунул Гасанаге под мышку. Но Гасанага отодвинулся в сторону, и плащ снова чуть не оказался на полу. Тогда Кафар, уже совсем не контролируя себя, схватил один из ножей, что лежали на столе.
— Или ты заберешь этот плащ, или я его изрежу сейчас на куски!
Фарида осторожно тронула его за руку.
— Но послушай, Кафар… Это же неприлично… подарки не возвращают…
— А ну, замолчи! — он обернулся к ней с такой яростью, что Фарида невольно попятилась.
Гасанага встал, сунул наконец плащ под мышку и, ни на кого не глядя, вышел. Правда, он что-то буркнул в дверях, но что — никто так и не разобрал.
…Чимназ рыдала в своей комнате; мать послала Махмуда: «Иди, успокой ее». Махмуд постоял рядом, сказал:
— Послушай, Чимназ… Надо ведь и папу понять… А Чимназ закричала сквозь рыдания:
— Отстань от меня! Все отстаньте от меня!
— Не кричи так, папа услышит, а ведь он болен, у него сердце…
— Черт с ними, с его болезнями, — выкрикнула Чимназ и снова зашлась в рыданиях.
Кафар слышал каждое слово дочери. Он посмотрел на Фариду, ища у нее поддержки, но Фарида сидела за столом, словно окаменевшая, не смотрела на него. «Да, совсем его стройка испортила, — думала она, — не то что грубее стал — просто бешеный какой-то! А как кинулся на Гасанагу — глаза, кажется, вот-вот вылетят из орбит. Смотреть, и то страшно! Да, видно, правду врачи говорят, что нервы у него не в порядке, да еще и с головой тогда что-то случилось… Господи, еще перережет всех нас в один прекрасный день…»
