Человек грузно приподнялся и протянул Вальке свою «декларацию». И тут вдруг Андрей заметил, что левая рука у него забинтована от кисти почти до локтя и пиджак с этой стороны лишь накинут на плечо. Передавая «декларацию», человек слегка задел больной рукой столик у окна и болезненно поморщился.
Как ни странно, но именно эта забинтованная рука, так не вязавшаяся со всем обликом этого человека, вдруг как будто смахнула в памяти у Андрея какую-то завесу. Он неожиданно вспомнил ресторан гостиницы «Буг», свой завтрак там на следующий день после приезда в Брест и памятной ночной встречи с Надей, вспомнил столик, за которым она сидела в то утро с двумя мужчинами, вспомнил и одного из этих мужчин, того самого, который сейчас сидел перед ним в уютном, сверкающем полированными панелями и зеркалами купе экспресса Берлин—Москва. И уже по какой-то инерции памяти Андрей вспомнил даже слова, долетевшие до него с того столика: «Главная установка… на экспресс Москва—Берлин… и обратно». Тот самый экспресс, в котором они сейчас находятся!
Андрей через Валькино плечо посмотрел «декларацию» этого человека. Фамилия Засохо, зовут Артур Филиппович, дальше следовали сведения о провозимых через границу вещах. Ничего недозволенного Засохо, судя по «декларации», не вез.
Андрей снова посмотрел на спокойно сидевшего у окна человека, скользнул взглядом по неумело и очень толсто забинтованной руке, которую тот бережно держал на колене. В этот момент он услышал рядом с собой голос:
— Извините, конечно. Как бы мне пробраться мимо вас?
Андрей оглянулся. Рядом, добродушно улыбаясь, стоял тот самый усатый проводник, с которым только что его познакомил Валька.
Андрею вдруг пришла в голову беспокойная мысль, и, решившись, он спросил:
— Кажется, Ануфрием Федоровичем вас зовут?
— Он самый.
— А на одну минуту можно вас в сторонку, Ануфрий Федорович?
— Отчего же, пожалуйста. Может, в купе к нам пройдем?
— Еще лучше.
Они прошли в служебное купе, и Ануфрий Федорович, пропустив Андрея вперед, плотно задвинул за собой дверь.
— Слушаю, дорогой товарищ.
— Вот какое дело, Ануфрий Федорович, — медленно начал Андрей, подбирая слова. — Заметили вы того пассажира из четвертого купе, седой такой, в очках, рука еще у него перевязана?
— Это который же? Вроде у нас такого… Ах, да! Ну, как же, как же, само собой — заметил. Насчет руки, верно, запамятовал. Так ведь, как сел, здоровая была. Это недавно чего-то приключилось, — словоохотливо стал рассказывать усатый проводник. — А вообще вполне прилично едут.
