– Петр Глебович вас к себе зовет.
– Меня? – невольно переспросил Митя.
– Да. Вы уж извольте прямо сейчас к нему прийти…
Митя улыбнулся Соне («Не бойся, все будет в порядке!») и пошел вслед за горничной.
…Глава семьи курил, стоя у окна. Выглядел мрачным и утомленным. Указал на черный кожаный диван.
– Прошу, садитесь… Курите? – и протянул Мите золотой, с гравировкой и жемчужным замком портсигар.
– Нет, спасибо. Сейчас не хочу, – честно сказал Митя.
– Дмитрий… э-э… Впрочем, в соответствии с возрастом, я вполне могу обращаться к вам и по имени… – хмурясь, начал Петр Глебович.
– Да, как вам будет угодно. – Митя внимательно смотрел на него. Отец Сони, видимо, собирался в театр – на нем был фрак, из-под которого выглядывала белоснежная рубашка голландского полотна, под стоячим воротничком с отогнутыми уголками – галстук-бабочка, в петлице слева – бутоньерка с орхидеей. Рядом, на полированном столике, лежали белые лайковые перчатки, белое шелковое кашне и, поверх них, трость с набалдашником из слоновой кости.
Вообще, Петр Глебович выглядел в высшей степени безупречно и утонченно, самый придирчивый критик не смог бы найти в нем изъян. Усы а-ля Вильгельм, короткая безукоризненная бородка…
– Сколько вам лет, Дмитрий?
– Девятнадцать.
– А Соне – шестнадцать. М-да… Как я понимаю, вы ходите к нам в дом на правах жениха?
Митя похолодел, но тут же заставил себя собраться:
– Да.
– Замечательно. Просто замечательно… – еще больше помрачнел Петр Глебович. – И я об этом узнаю в самую последнюю очередь!
– Разумеется, Петр Глебович, я собирался с вами поговорить, но… Я думал сделать это позже.
– Он собирался… – вздохнул доктор и вытащил из кармана плоские часы в золотом корпусе на золотой цепочке – марки «Лонжин» (одной из самых дорогих марок), нажал на кнопку, и с мелодичным звоном откинулась крышка с выгравированной на ней лошадиной головой. – Ну-с, времени у меня в обрез, поэтому я буду короток. Соня учится из рук вон плохо, стала рассеянна… Нас с Эммой Генриховной очень беспокоят перемены, произошедшие с ней.
Митя слушал его, почти не дыша, и от неприятного предчувствия у него сжималось сердце.
– Конечно, образование для девушки не главное, мы не собирались делать из нашей дочери синий чулок – этакую стриженую суфражистку в очках и с сигаретой во рту, требующую для себя особых прав… – Петр Глебович усмехнулся. – Но некие знания, определенные представления о мире должны быть у каждого человека. Хотя бы минимум из возможного! – поднял он вверх палец.
