Шагом, одна за другой, кареты втягивались в короткую тополиную аллею, ведущую к входной колоннаде посольства, освещенной по такому случаю большими античными факелами, чье пламя весело трепетало в ночи. Особняк, прежде принадлежавший м-м де Монтесон, морганатической супруге герцога Орлеанского, не отличался величиной и не мог сравниться в роскоши с его богатым соседом, русским посольством, помещенным Наполеоном в нынешний особняк Телюсон, который он выкупил у Мюрата за миллион, однако он был великолепно украшен и за ним расстилался громадный парк, где находились даже маленькая ферма и храм Аполлона.
Этот парк подал послу интересную идею, и, чтобы иметь возможность принять у себя всех, кого он хотел пригласить, несмотря на ограниченные возможности его салонов, он распорядился построить огромный временный бальный зал из тонких досок, крытый вощеным полотном и соединенный легкой галереей с салонами для приема. И уже с неделю весь Париж только и говорил о сказочном убранстве этого зала.
Сидя в карете Талейрана, который считал, что он должен сопровождать ее на этот вечер, ибо он в некотором роде олицетворял ее официальное появление в высшем парижском обществе, Марианна, как и все остальные, довольно долго ожидала, застряв между домом банкира Перго и посольством, прежде чем получить возможность ступить на громадные красные ковры, устилавшие перистиль.
– Престижно прибыть за секунду до Императора, э? – заметил князь Беневентский, в высшей степени сдержанный и, по своему обыкновению, в высшей степени элегантный в черном фраке, расцвеченном только австрийскими орденами и лентами, среди которых самый почетный – Золотое Руно – скромно прятался в белоснежных складках его галстука. – Большинство всегда приезжают слишком рано, чтобы быть замеченными. А сегодня, я в этом не сомневаюсь, смотреть будут только на вас.
Марианна и в самом деле выглядела этой ночью такой красавицей, что дух захватывало. Светло-золотистый материал для ее платья выбрал после долгих колебаний сам Леруа в превосходном соответствии с янтарным оттенком ее кожи и оправой драгоценностей: гигантских, сказочных изумрудов Люсинды-колдуньи, из которых чудесным рукам ювелира Нило удалось сделать украшение точно к этому вечеру. Они зажгли зеленые молнии, когда молодая женщина оставила мрак кареты ради световой феерии салонов. Они зажгли также изумление и зависть в глазах женщин и даже их кавалеров. Но вожделенные взгляды мужчин адресовались в равной мере и хозяйке великолепных драгоценностей. Она выглядела как необыкновенная золотая статуя, и все мужчины, глядевшие на ее неторопливое приближение под легкий шорох длинного шлейфа, не знали, чем им больше восхищаться: совершенством ее точеного лица, безупречностью груди, на которой трепетали сверкающие зеленые слезы, блеском глаз или глубоко волнующим нежным изгибом улыбающихся губ. Тем не менее ни один из них не осмелился бы явно выразить вызываемое ею инстинктивное желание, не столько, впрочем, потому, что она была императорской привилегией, сколько из-за величественной осанки этой ослепительной молодой женщины.
