- Да нет, так только, - чуть-чуть совсем, - подхватываю я.
- Ну смотри, если чуть-чуть, тогда ладно. Только не сегодня, а то у меня и лыж-то нету. А что ты мне показать хотел, а?
- Я покажу, но только ты никому не говори, хорошо?
- Хорошо, конечно, никому не скажу, - посерьёзнев, обещает мне Мишка.
Я прячу Зуб в коробку со своими сокровищами, - ну, всякое разное там у меня, пусть и Зуб там же полежит. Я беру Мишку за рукав и веду его к сундуку.
- Ты обещал, - говорю я ему. - Не забудь, Миша.
Мишка согласно кивает мне головой, ему явно очень интересно, - чего же это я хочу такое показать, да ещё и под секретом. Я сажусь на пол рядом с сундуком и хлопаю рукой по полу, приглашая Мишку тоже сесть. Он усаживается, подогнув ноги по-турецки. Я открываю тяжёлую, окованную широкими железными полосами, крышку. Помедлив чуть, я достаю широкий и длинный кожаный футляр с медными углами и увесистый свёрток китайского шёлка. Свёрток я кладу рядом на пол, а футляр передаю Мишке. Он осторожно берёт его и вопросительно смотрит на меня.
- Вот, Миша, это деда моего. Теперь я храню. Открывай, не бойся.
Мишка открывает крышку футляра и замирает, увидев, что там внутри.
- Вот это ничего себе! Это что же, - настоящие? Конечно, сразу видно, что настоящие! Вот это да! Ну, ты даёшь, Илья! А... А можно? Я осторожненько, честное слово! Можно, Ил?
- Можно, - улыбаюсь я, очень я доволен, какой эффект на Мишку произвели дедовы шашки. - Вот эту сначала посмотри, а потом уже кавказскую.
Мишка, поставив футляр на пол, достаёт из него офицерскую шашку с бронзовым призовым знаком на ножнах, между устьем и обоймицей. Он, запинаясь на непривычных буквах, читает надпись на знаке:
"II ИМПЕРАТОРСКIЙ ПРИЗЪ Л. Гв. КЕГСГОЛЬМСКАГО П. ПОРУЧИКУ
И. П. ТОКМАКОВУ ЗА СОСТЯЗАНIЕ НА ШТЫКАХЪ
МАРТА 28го 1912го".
- Ничего себе! Так это что, - при царе ещё было? - удивлённо спрашивает меня Мишка.
- Да, после Пажеского Корпуса дед в Гвардии служил, а потом, - когда война началась, - в Армию перевёлся, в кавалерию.
- Ух ты! Гвардия, Первая Мировая... Сколько ж ему было лет?
- Он в 1890-м году родился, я же тебе говорил, что он девяносто пять лет прожил.
- Ну да, ну да, - я просто как-то не сообразил. А можно я её достану?
- Доставай, чего же нельзя.
Мишка обнажает слегка изогнутый клинок, и восхищённо смотрит вдоль него на свет из окна.
- Как блестит! А она острая?
- Ну что ты, Мишка, совсем тупая. Шашки только во время войны точили. По специальному приказу. Даже у полиции шашки тупые были. А с этой дед не воевал, говорил, что на ней крови нет.
