— Молчат? — тихо спросил Козлов, стоявший рядом с Норкиным на носу катера. — Начинаю высаживаться.
Норкии молча стиснул его руку. На берег спрыгнули первые черные фигуры матросов, и темнота поглотила их. Михаил и другие офицеры тщетно всматривались в темноту, тщетно прислушивались к неясным ночным шорохам: ночь не выдавала десантников.
Сзади подошли тральщики. Они втиснулись между бронекатерами, торопливо высадили десант и, пятясь, отошли от берега. А Норкин все ждал. Он изжевал уже не одну папиросу, обругал Гридина, сунувшегося к нему с вопросом, а город по-прежнему был нем. Заряженные пушки искали цели и не могли найти их. Сдерживая нервную дрожь, вздыхали пулеметчики в башнях, а город все молчал.
И вдруг в ночные шумы, ставшие уже привычными, ворвался новый звук. Слабый, неясный, возникший где-то среди городских кварталов, он постепенно приближался, становился отчетливее, громче. Скоро всем стало ясно, что к берегу идет толпа людей. Кто они? Немцы, уничтожившие десант в молчаливой ночной схватке? Не похоже. Не такие у Козлова матросы, чтобы дали себя зарезать как ягнят. Хоть один да бросил бы гранату, хоть один да облегчил бы душу длинной очередью. Но кто же идет, кто?
Прямо перед катерами неожиданно возникает толпа людей в одном нижнем белье. На борт бронекатера подымается матрос-десантник и протягивает Норкину записку.
— От майора, велено в собственные руки, — говорит он.
Норкин идет в рубку и при свете ручного фонарика разбирает торопливые каракули Козлова:
«Порядок, Мишка! Фрицы спят как сурки. Ходим по домам и вытаскиваем их из-под перин. Направляю к тебе первую партию пленных, а сам начинаю пробиваться в порт и к вокзалу. Гони к начальству и возвращайся с подмогой. Сообща мигом фрицев скрутим. Да заодно шурани там и насчет мин. Какая-то сволочь застряла с ними. А на что мне минометы без мин? Козлов».
Тральщик Маратовского вместе с другими высадил десант и возвращался обратно, осторожно маневрируя между отмелями, которые угадывались по накатывающимся на них волнам. Было пройдено уже больше половины пути, когда Копылов, бессменно дежуривший у пулемета, крикнул:
— С правого борта катер!
Мараговский вышел из рубки и наклонился вперед, вглядываясь в смутные очертания катера, еле видного в предрассветных сумерках. Силуэт был знаком, на палубе виднелись люди, и Мараговский скомандовал:
— Подойти к его борту!
Еще минута, и катера стукнулись бортами. Первым человеком, которого узнал Мараговский, был Карпенко.
