— Давай носилки! Ранение почти смертельное, поскольку в зад угодил.
Мараговский становится к штурвалу, а Моисеева осторожно выносят из рубки и кладут на надстройку. Жилин склоняется над ним.
— Скажи пожалуйста, даже кончик осколка видать…
— Ты тащи его, а глядеть потом будешь! — злится Моисеев.
Жилин смотрит на свои руки, перепачканные маслом, и качает головой.
— Пусти, — говорит Копылов и протискивается вперед. Осторожно нащупывает осколок.
Моисеев прижимается ртом к рукаву фланелевки. Резкий рывок. Моисеев дергается.
— Скажи пожалуйста, вырвал… Моисееву накладывают повязку, а он ворчит:
— Ну почему я с детства такой несчастливый? Все люди как люди, а я рыжий. Сколько из-за своих волос натерпелся — не счесть!.. Попал на фронт — и тут не повезло. Ни медали завалящей, ни благодарности приличной. Другой хоть раной похвастается, а я…
— Мы тебе справку дадим, что ты шел на врага грудью, а он ударил с перелетом, — успокаивает Копылов.
— Иди ты со своей справкой знаешь куда? — беззлобно огрызается Моисеев.
У моста оказался взорван только один пролет. Его быстро расчистили, обозначили проход. А теперь что делать? Возвращаться в Паричи и тушить пожары? Там и так народу хватит.
— Может, пройдем дальше, разведаем? — предлагает Баташов. — Повиснем на хвосте у фашистов и будем дожидаться своих. Мимо нас не проскочат.
— Пошли, — соглашается Гридин после недолгого раздумья.
— Только теперь я головным. Сам понимаешь. Гридин кивает головой.
Чуть слышно журчит вода под форштевнем катера. Темная от склонившихся над ней деревьев, она кажется плотной, густой, вязкой. С приглушенными моторами крадутся катера вдоль обрывистого, заросшего ивами берега. Моряки всматриваются в гладкую поверхность реки, прислушиваются к шепоту леса, подступившего к самой воде. Волны плавно набегают на берег, ползут по обрыву и откатываются назад, обнажая уходящие в воду корни деревьев, похожие на узловатые вены на старческой руке.
Черное небо с яркими точками звезд — в багровых заревах пожаров. Изредка над лесом вздымаются длинные трепещущие языки пламени, они мечутся по небу, тянутся к звездам и падают вниз, не найдя опоры.
Но не слышно набата, никто не тушит пожары: отступая, фашисты жгут деревни.
Временами короткие вспышки озаряют небо и прилипшие к нему облака. Это бьет советская артиллерия, протягивают к фашистам огненные щупальцы гвардейские минометы.
Белорусский фронт продолжает наступление.
Огромная петля захлестнула немецкую группировку и неумолимо сжимается, душит врага, парализуя его действия. По дорогам ползёт серый поток врагов: обмундирование их посерело от пыли, поднятой во время бегства, а лица — от страха. Страшно фашистам на нашей земле, хочется поскорее уйти подальше, но земля не пускает, держит, хватает сучьями за одежду, расступается под колесами. Машины вязнут, остаются ржаветь среди болотных кочек. А смерть гонится за фашистами по пятам, даже забегает вперед и ждет, притаившись за каждым кустом, за каждым деревом.
