На третье утро царь просыпается…
Смотрит…
Осерчал царь, закричал:
— Лучше бы я ананас выращивал! — и вырыл посаженное.
А апельсин был точно такой же, как и три дня назад. Только — гнилой. В сердцах царь вышвырнул апельсин за окно. Тот упал в клумбу с георгинами. Через год на этом месте выросло апельсиновое дерево.
Все-таки царь был немного ботаником.
3. Еще царь был большим спортсменом
Один раз — делал он утреннюю зарядку. Дошла очередь до приседаний. Присел царь раз, привстал. Присел еще раз, опять привстал. Стал царь и в третий раз приседать — услышал сзади подозрительный треск. Оглянулся — так и есть! Штаны разодрались. Причем на самом интересном месте.
«Что же теперь делать? — недоумевает царь. — Не ходить же теперь по замку с голой попой?»
Нашел нитку, иголку. Попытался зашить дырку — неудобно. Руки и глаза — спереди, дыра — сзади. Бился царь, бился — так ничего у него и не вышло. Тут, на счастье, заходит в комнату Главный Казначей. Обрадовался царь:
— Иди, — говорит, — сюда. Сейчас ты будешь на мне дырку зашивать.
Испугался казначей.
— Ой, — говорит. — Да не умею я! И вообще — не мужское это дело — дырки зашивать.
— Неповиновение?! — свирепо спрашивает царь.
— Никак нет! — еще сильнее испугался Главный Казначей. — Не извольте сумлеваться, зашьем вашу дырочку — комар зуба не подточит! Куда шить?
Царь дал ему иголку с ниткой, повернулся к нему задом, показал, куда шить. Главный Казначей раньше никогда не шил, держал иголку неумело — двумя руками. Минуты две примерялся, потом — как ткнет иголкой царю в зад! Царь жутко закричал, от боли подпрыгнул метра на два вверх.
Все-таки царь был большим спортсменом.
4. Царь был очень противоречивым человеком
Однажды он сидел на троне и скучал. Надоело ему скучать. Он и говорит своей свите:
— А ну, — говорит, — немедля принесите мне сюда щенка тонкорунного фокстерьера! Даю вам полчаса. В случае неповиновения — пеняйте на меня: будут жертвы!
Свита бросилась на поиски. За полчаса удалось найти четырех терьеров, одного фокстерьера, но тот оказался толсторунным. Делать и терять было уже нечего — принесли его царю.
Царь увидел щеночка, умилился:
— Боже, какая прелесть! Что я люблю больше всего на свете так это маленьких тонкорунненьких фокстерьерчиков!
Он взял щенка на руки и принялся тереться о его холодный шершавый носик своей национальной гордостью (тоже носиком).
Щеночек, по-видимому, испугался. Он гавкнул слабеньким голосочком и укусил царя за нос.
