«Встреча по важному личному делу… — мысленно повторил он и улыбнулся себе в зеркале. Возле глаз собрались морщинки. Он помрачнел: «Если бы не адское напряжение в последние дни, я выглядел бы молодцом… Тьфу, черт! Какие мысли лезут в голову! Это все от одиночества».
Потом взгляд его остановился на картине «Нерон в цирке», которую он в последнее время перестал замечать. Сейчас он смотрел на картину по-иному. Не видел застывших фигур воинов возле арены цирка, раболепную знать, устремившую свои взоры на Нерона. Не видел и самого Нерона — с лавровым венком на голове и толстым лицом, — равнодушно взирающего на очередную жертву…
Даниил Романович смотрел только на эту жертву. Рядом с издыхающим черным быком, в боку которого торчало древко копья, лежала женщина. Тело ее было удивительной чистоты и красоты, мертвое оно не могло быть таким. Женщина, видно, была в обмороке — глаза прикрыты, черные длинные волосы спутаны; левая рука откинута — такая же прекрасная, как и на знаменитой картине «Гибель Помпеи», одна нога лежит на туше быка, другая полусогнута. На лице не видно страдания, женщина скорее спала после сильной усталости.
Даниил Романович вздрогнул, когда раздался звонок.
Ювента Мэй, или просто Юв Мэй, вошла быстро и закрыла дверь. Была она в светло-сером легком плаще: очень широкие спереди поля шляпы почти закрывали лицо. Мэй сняла шляпу и бросила ее на диван. Даниилу Романовичу показалось, что он находится не в своей квартире, а совсем в другом месте — так все тут преобразилось: эта небрежно брошенная шляпа на диван — никогда такой тут не было. На вешалке рядом с его пальто — легкий женский плащ с большими блестящими пуговицами, а в кресле, в котором сидел только он, — сама знаменитость Атлансдама.
Мэй, конечно, была красива, но не так, как на экране, Там постоянно светилась оживленная улыбка, и, казалось, именно она, эта улыбка, освещает экран. Здесь Ювента была иной: немного старше, губы не очень ярки и подбородок почему-то других очертаний. Но кожа была нежнее. Лицо ее выражало смущение, неловкость.
Даниил Романович сел против гостьи на диван, чуть отодви нув шляпу.
— Я вас слушаю.
Мэй оглядывалась то на дверь, то на окно, руки ее беспо койно сжимали одна другую.
— Не волнуйтесь и расскажите, что привело вас сюда?
Мэй собралась наконец с духом и заговорила. Голос был не уверенный, дрожащий, совсем не такой, как в телевизоре.
— Я попрошу вас прежде всего об одном… Это не трудно выполнить. Прошу никому не говорить, что я была здесь.
