– Эк у вас все в бошках перепуталось. Он у вас сразу и привидение, и покойник, и Макарыч, и вампир – кто еще? Засадили бы ему осиновый кол в сердце – и все проблемы решились бы…
Челобитных нарочно старался разозлить Дрына. Его реакция выглядела вполне натуральной – естественно, бред сивой кобылы. Про себя Пантелеймон держался иного мнения – во всяком случае, допускал правоту Дрына, но показывать это было нельзя.
Дрын ответил неожиданно мирно:
– А то ему не засаживали. Я сам воткнул еще зимой – и что? Как бродил, так и бродит…
– Врешь! Он целехонек, ни следа от твоего кола.
– То-то и оно! Затянулось, как на собаке…
Челобитных помолчал, переваривая услышанное.
– Серебряные пули, – брякнул он.
Хозяин рассмеялся:
– Совсем ты рехнулся, мил человек. Откуда у нас серебро? Да и не поможет оно, если кол не помог…
– Ну разве что…
У протодьякона были при себе серебряные пули, но он не собирался расходовать их на якобы беспокойного Макарыча. С трупом творилось неладное, и он, естественно, не хотел оставлять это дело на самотек, но сперва следовало разобраться с главным. Никто не поручал ему избавлять Крошкино от ходячего мертвеца.
Молчание явно затягивалось. Пора было уходить. Понимая это, Пантелеймон поднялся с лавки, потянулся и чуть нетвердым шагом подошел к окну, отдернул занавеску. Осоловелым взглядом воззрился на пустынную улицу. Не зная, что сказать, на всякий случай осведомился:
– Может быть, Макарыч ваш с кем спутался, ходил куда – хоть в ту же Зуевку? Вы же ее как огня боитесь: что ты, что Ступа. Мой. Я тебе, конечно же, все равно ни за что не поверю; вообще все это морок, но мало ли…
Дрын пожал плечами и с готовностью ответил:
– Не был он в Зуевке, Зуевка сама его навещала.
– То есть? Как это?!
Ответ заставил протодьякона вернуться на лавку и временно отказаться от самогона. Достаточно. Игра началась.
– Ликтор. Живет там такой. Непонятный человек – и, сдается мне, довольно опасный. Что мне – вся деревня так думает…
«Теперь, похоже, я точно здесь застряну», – сокрушенно подумал Пантелеймон.
Андрониха заголосила, едва Ляпа и Ликтор вышли из леса и были еще далеко за околицей. Две крохотные фигурки, двигавшиеся медленно, одна из них – обремененная ношей; зоркая Андрониха мгновенно поняла, с чем возвращаются мужички. А может быть, и не увидела, а просто почувствовала сердцем, которое уже давно ныло и теперь лишь получило подтверждение своим страхам.
Ребятня, чутко отзывавшаяся на все, что творилось с матерью, тоже расплакалась.
