Называясь ученым, он не так уж грешил против истины. Да, он хранитель веры, ликвидатор, но, прежде чем думать о потустороннем, необходимо полностью исключить явления вполне материальные. Загвоздка в том, что он до сих пор не знает самой сути этих явлений. Ему приходится довольствоваться одним лишь сообщением Виссариона о подозрительном Павле Ликторе, который якобы вервольф. Пусть так, пусть даже вервольф – один-единственный оборотень, в существование которого верилось не без труда, все равно не смог бы навести ужас на целую область. Здесь явно кроется что-то еще.
…Вскоре они покинули деревню, свернули направо, где начинался подлесок. Вокруг Пантелеймона вновь закружила туча насекомых, почувствовав свежатину, – непривычного к укусам, изнеженного горожанина. Он шествовал в облаке и невольно завидовал проспиртованному Ступе, которого эти твари почти не беспокоили.
В конце концов, протодьякон, не выдержав, остановился, распустил узел на рюкзаке и извлек накомарник. Ступа, обнаруживший, что шагает один, тоже замедлил ход, оглянулся и снисходительно хмыкнул.
– Уже?
– Что – уже? – мрачно осведомился Пантелеймон.
– Уже прячешься, – с нездоровым удовольствием констатировал проводник. – А хотел до Зуевки переть лесом; да здесь же по сравнению с теми местами – ерунда, курорт. Вот там тебе туго придется, и накомарник не спасет. Знаешь, какие комарики там летают? Вертолеты, иначе не назовешь!
– Умеешь ты настроение поднять, – сказал протодьякон. Впрочем, что бы ни говорил Ступа, а в накомарнике идти легче. – Далеко еще до твоей речки?
– Да вот же она, – Ступа указал узловатым пальцем в сырой и сумрачный ельник.
Пантелеймон, ничего не увидев, уточнять не стал. Они вошли в ельник, который внезапно кончился обрывом. Протодьякон заглянул вниз и увидел сверкающую, бегущую ленту реки. У берега мерно покачивалось старое корыто, которое назвать лодкой можно было с большими оговорками.
– Тут шею сломишь!
– А ты не ломай…
И тут Ступа в очередной раз удивил Пантелеймона. Запойный пьяница спустился к воде так ловко, что протодьякону пришлось призвать на помощь всю свою профессиональную сноровку, чтобы повторить этот подвиг.
Вышло, впрочем, не хуже, чем у того, и проводник впервые посмотрел на Пантелеймона с толикой уважительного одобрения.
– Ты – не ученый, – покачал он головой.
– Меньше болтай, – велел ему Челобитных и, не спрашиваясь, полез в лодку.
– Мне без разницы. Я ведь и таких, как ты, возил – вот я о чем толкую. Сгинули они как миленькие. Что ученый, что кто-то еще, непонятный, – конец всяко один…
