Отвезя Крейга в школу, Клода задумалась. Куда ехать теперь, она не знала. Обычно по понедельникам она закидывала Молли в игровую группу и на пару часов отправлялась в спортзал, но сегодня никакой спортзал ей не светил. Молли на неделю исключили из группы за то, что она укусила другого ребенка. Поэтому Клода решила поехать в центр и походить по магазинам до тех пор, пока можно будет вернуться домой. День выдался солнечный, и они с Молли медленно побрели по Грэфтон-стрит, по просьбе Молли останавливаясь, чтобы погладить собаку бездомного мальчика, полюбоваться цветочным прилавком и потанцевать под уличную скрипку. Прохожие умиленно улыбались красивой девочке, такой забавной и трогательной в своей розовой шляпке, и ее попыткам отбивать ирландскую чечетку.
Клода млела от счастья, сердце ее разбухало и сладко щемило от любви. Молли была так мила, выступала по улице так важно, забавно напыжившись, так стремилась подружиться с любым встречным ребенком! Да, быть матерью непросто, разнеженно подумала Клода, но в такие минуты, как эта, она не променяла бы своей доли ни на какую другую.
Продавец газет откровенно любовался невысокой, отлично сложенной молодой мамой с маленькой очаровательной дочкой.
– «Геральд»? – с надеждой предложил он. Клода с сожалением посмотрела на газету.
– А что толку? Вот уже пять лет не могу найти времени почитать газету.
– Тогда, конечно, покупать ни к чему, – согласился продавец, провожая ее восхищенным взглядом.
Клода знала, что он смотрит, и ей это было на удивление приятно. Смелый, откровенный взгляд напомнил ей о тех временах, когда все мужчины всегда так на нее смотрели. Кажется, это было так давно, что будто даже и не с ней, а с кем-то еще.
Да что это с ней? Терять голову от взгляда газетчика?
«Ты замужем», – упрекнула она себя.
И уныло повторила: «Да, замужем. Заживо замужем».
За полтора часа они не спеша добрели до торгового центра, а потом идиллия кончилась. Разумеется, Клода отказалась купить Молли второе мороженое, и Молли тут же показала маме, где раки зимуют. Она закатила натуральную истерику, бросилась наземь, дергалась, кричала. Клода сделала попытку поднять дочь, но Молли извивалась, как осьминог, и продолжала кричать.
Еле сдерживая ярость, Клода терпеливо увещевала дочь.
Мимо проходили десятки матерей с каменными лицами, за руку с детьми, которых они шлепали и лишали свободы, ни на минуту не задумываясь. «Эй, Джейсон, – рраз! – оставь сестру в покое! – Хлоп! – Еще раз поймаю в Бруклине – убью, как собаку!» – Шварк! Все они молчаливо осуждали Клоду. «Дай этой паршивке хорошего ремня, – говорили их взгляды. – Вбей ей ума-разума, это единственный язык, который они понимают».
