Энни кивнула и показала на вазы, полные лепестков и листьев, которые наполняли комнату легким ароматом.
— Я также составляю ароматические смеси из сухих цветочных лепестков.
Гарсон Деверилл, следуя своей привычке, подверг комнату тщательному и всестороннему осмотру, а затем повернулся к Энни.
— У вас есть приятель?
Энни сжала кулаки. Значит, ему не хватает тех сведений, которые он успел собрать, и он собирается совать нос в ее личную жизнь? Ну и нахал! Все же он наверняка уже узнал, что она одинокая мать.
— Простите? — переспросила она тоном, который должен был заставить его прекратить расспросы.
Его синие глаза пробежали по цветному покрывалу на постели, затем взглянули прямо на нее.
— У вас есть приятель?
У нее упало сердце. Мало того что в его взгляде ясно читалось сексуальное влечение, так он еще заставил ее вдруг осознать, что она находится с ним наедине в своей собственной спальне. И ни души во всем доме. Энни закусила губу. Может быть, из-за того, что он нарушил уединенность комнаты, где она одевалась и раздевалась, где она спала, где мечтала, но она вдруг ощутила, что Гарсон Деверилл — настоящий мужчина, а она слабая и мягкая женщина.
— Уверена, вы уже поинтересовались у Уильяма Прайса, живу ли я одна или делю крышу с каким-нибудь мужчиной, — съязвила она.
— Да, поинтересовался, — признался он, глядя ей прямо в глаза. — И мистер Прайс ответил, что нет.
Энни уперла руки в бока.
— Но все же вы опасаетесь, что толпы моих поклонников с утра до ночи осаждают мои ворота? Нет. И я не вывешиваю в сумерках красный фонарь на крыльце, не надеваю декольтированных топов, облегающих шелковых юбок и сетчатых колготок!
Как и утром, у него поднялись уголки губ.
— Какая потрясающая картинка, — растягивая слова, произнес он. — Хотя лично я считаю, что в тех брюках, которые были на вас утром, вы завлекли бы гораздо больше клиентов. Ваши длинные ножки и крепкая маленькая попка в черной коже — ммм, у меня чешутся руки.
Энни смотрела на него, не в силах произнести ни слова. У нее тоже чесались руки — врезать по его высокомерной роже. Но к возмущению примешивалось чувство смутного удовлетворения при мысли о том, что, несмотря на непонятную антипатию, он испытывает к ней влечение, пусть даже чисто физическое.
— У вас пунктик насчет черной кожи? — ледяным тоном произнесла она.
— Это зависит от того, кто ее носит. — Его глаза скользнули вниз. — Если это гибкая, с упругой грудью…
— Отвечаю на ваш вопрос — в моей жизни нет мужчины, — заявила Энни и, выскользнув из комнаты, спустилась по лестнице.
