Большинство куаферов понимали, что, какие бы ни были причины у Федера с самого начала засекречивать от них все планы пробора, он не мог их скрывать от матшефа. От секретности этой — прежде, до расстрела космополовцев — все даже ждали какого-то чуда.
Никто поэтому не удивлялся, не ворчал даже, когда Федер с первого дня карантина стал уединяться с Антоном. Даже если бы Федер что-то против куаферов замыслил и попробовал взять в сообщники матшефа, тот, при всей своей привязанности к нему, непременно вознегодовал бы, тут же из сторонника превратился бы в противника Федера, причем в противника самого яростного (потому что тот, кто сильнее любит, при утере иллюзий сильнее и ненавидит), и обязательно рассказал бы обо всем своим друзьям — куаферам.
Антон же негодования никакого не выказывал, наоборот, был после этих встреч чем-то даже доволен. Видно было, как все всегда было видно по Антонову лицу, что хранить загадочное молчание для него становится все труднее. Но уж к тому, что все в Антоне наперекосяк, все — соединение несоединимого, в команде давно привыкли и только с доброжелательной усмешкой наблюдали со стороны бушевавшую в нем войну: при всем своем дружелюбии, при всей открытости, при всей доходящей до идиотизма откровенности, страсти рассказать все первому попавшемуся, Антон отнюдь не был болтуном и как никто умел хранить тайны, хотя давалось ему такое хранение нелегко. Он продолжал молчать и скорей сам отстриг бы себе язык, чем проронил хотя бы слово о том, что они обсуждали с Федором.
— Это такой пробор, — отвечал он обычно на вопросы интересующихся или подначивающих. — Просто такой пробор. Необычный. И очень сложный.
При слове «сложный» он довольно облизывался. И хитро поблескивал глазками.
А обсуждения шли неслабые. Дело в том, что Федер решил втайне ото всех сделать двойной пробор.
По мнению авторитетных теоретиков и практиков куаферства, двойной пробор есть вещь, практически неисполнимая — по крайней мере в настоящее время, Именно потому Федер еще задолго до Ямайки и даже первых побед антикуизма, стал мечтать о двойном проборе: Федер вообще был человеком того типа, который всегда стремится совершить невозможное.
Двойной пробор по сути своей похож на старинную древнеэтрусскую игрушку «матриочка» — одно находится внутри другого. Первый, «топовый», то есть верхний, пробор должен был сделать планету пригодной и приятной для жизни колонистов. Он должен был обеспечивать все гарантии, которые обеспечивает стандартный пробор, включая, разумеется, и самонастройку. Второй пробор в трудах первых исследователей вопроса получил название «индепт», что в переводе с так любимого гениями прошлых столетий древнеанглийского означает «глубинный» или что-то вроде того. Этот самый индепт создает латентную, никак не проявляющую себя природу — до поры, конечно, до времени. А как только назначенное время настает — запрограммированно или спровоцированно, — природа начинает меняться. В ней начинают развиваться процессы, которые можно сравнить с еще одним пробором, выполняемым на этот раз автоматически, без участия куаферов. Что-то на что-то влияет, возникают мутанты, фаги, а животные и растения, не успев умереть, вдруг начинают стремительно видоизменяться, потом что-то опять на что-то влияет и всех изменителей изводит под корень. И в итоге возникает совсем другая природа. Как правило, недолговечная, ибо тут же включаются защитные механизмы, встроенные в топовый пробор, — они компенсируют влияние индепта и возвращают по мере возможности все на круги своя.
