Я рассказывал тебе о том, как брился в туалете Будапештского вокзала и подшивал воротник в аэропорту Вены. О коротком путешествии в Норвегию и трех неделях в Польше. И любую из этих историй ты могла немного переиначить и выдать мне после того, как вернулась. Что ты и делала. Польская история и венский инцидент, венгерские впечатления и норвежские обрывки. Ты позаимствовала все, потому что самой придумывать тебе было лень.
Только о Стамбуле я тебе не говорил ничего, потому что тогда только начал плыть к этому городу, не зная о грядущем столкновении.
Как «Титаник» навстречу айсбергу.
Удивительно, но Анна-Мария, которая отличалась забывчивостью, оставив дома меня, была так любезна, что оставила еще и ключи от этого дома. Так что я мог запросто выходить из ее квартиры в любое время, чтобы прогуляться и подумать о том, где же я на данный момент нахожусь. Странно, но в отличие от спонтанного секса этот ее поступок на меня впечатления не произвел: сказывалась многолетняя работа в редакции, которая обесценивает практически любой подарок.
Газетчики не верят никому, потому что не верят прежде всего себе.
За бескорыстием Анны-Марии, оставившей ключи своему новоиспеченному любовнику, я увидел лишь ее спокойствие, подкрепленное знанием того, кто я. В провинциальном Кишиневе я и правда был известен в степени достаточной для того, чтобы оставить мне ключи, не опасаясь ограбления. Я решил, что она просто знает, чего от меня ожидать, поэтому не побоялась оставить дома.
В гораздо большей степени я был потрясен тем, что эта прекрасная во всех отношениях женщина дает себя такой серости, как я.
Вариант, что она спит со мной из-за дешевой провинциальной известности, я отмел сразу. Анна-Мария не производила впечатления человека, которому близки театр или литература. Позже выяснилось, что я прав: она обожала кинотеатры и то и дело тащила меня на сеансы идиотских молодежных комедий. Больше всего она любила во время утренних сеансов сидеть на первом ряду и увлеченно отсасывать мне, не отрывая при этом взгляда от экрана. Глядя на отражение суматошных лиц из цветастых никчемных фильмов в блестящих зрачках Анны-Марии, я кончал. Она с естественной и бездумной грацией животного сплевывала, промокала губы платком и приваливалась мокрой щекой к моему плечу.
– Ты блядь, Анна-Мария, – говорил я ей, – ты блядь.
Конечно, вовсе не потому, что так думал. Просто это заводило меня. Что же, страсть к ругательствам – лишнее подтверждение моей серости. Что может быть банальнее желания никчемного обывателя грязно обматерить прекрасную женщину, которая снизошла до постели с ним. О, для меня же это было верхом сексуальной распущенности! Я гладил ее по волосам и называл блядью, а она, все так же не отрываясь от экрана, лезла в карман за жевательной резинкой. Она говорила:
