— Мне всё равно.
— Сейчас, может быть?
— Если хочешь. Где?
— Тебе не трудно приехать? — я обнаглел окончательно. Её наверняка оскорблял такой вызов по телефону, но отказать она не могла. Пока ждал Милану, думал — а что сталось бы с ней, не встреть она меня в казённой зелени отделения милиции. Вероятно, она до сих пор оставалась бы такой же неприступной, настороженной. Или быть может, ей повстречался бы другой. Искренний, сильный… Интересно, она жалеет, что встретила меня? Шаловливый звонок в дверь. Застенчивая полуулыбка. Я засуетился: помог ей снять пальто, достал тапочки. В два счёта перевела документ. Я вытащил пиво, она — пачку сигарет. В окошко стучался мокрый снег. Сгущались сумерки.
— Так тяжело… — даже не заметил, что произнёс это вслух.
— Очень, — Милана соглашалась, искоса поглядывала на меня. Не знала, зачем я её позвал. Я и сам не знал.
— Любишь кого-то, а выходит что-то невразумительное…
— Тебе легче. Ты ещё можешь кого-то любить, — тихий, но в то же время измученный, резкий голос. — Мне кажется, я теперь всех ненавижу. Особенно тех, кто не равнодушен ко мне.
— Брось! Ко мне-то ты не так относишься… — вырвалось само собой. Быстрый изумлённый взгляд. Выпила залпом пиво. С силой затушила тлеющую сигарету.
— Я лучше в туалет пойду… Всё там же?
Я кивнул. Сам потянулся к сигарете. Зловонный дым, режущий горло… Зачем она курит? Боже мой! Что я делаю? Зачем? Зачем я позвал её? Чтобы отразиться в любящих меня глазах? Почувствовать себя живым, нужным, значимым? Думаю, мало кто из моих знакомых справился бы с таким искушением. Разве что Лиза со своим лозунгом: «Nil admirari». Оправдания мне нет. То, что я делал было гадко, подло. Но что такое подлость? Всего лишь результат беспомощности, слабости… Милана возвращала мне меня. Только с ней я понимал, что ещё жив, что ещё не потерял остатки рассудка, что ещё связан с реальностью. Пускай лишь прошлым. Когда она разлюбит, меня уже нигде не останется… Я просто исчезну, кану в забвении. Но Милана ещё любила. И казалось, этому не будет конца, её силы не иссякнут. Эта черноглазая девочка удерживала меня, семидесятикилограммового мужика, на краю гибели. Погибая сама, будоражила во мне какое-то омерзительное тщеславие, тошнотворное любопытство. Хотя в то же время моё сердце трепетало от жалостливой нежности.
Милана вернулась, плюхнулась на стул — уже захмелела. С вызовом блестела глазами.
— Ездил осенью на Залив. Хочешь посмотреть фотографии?
