Одна из лап была увенчана ярко-алыми когтями… и Наблюдательница могла бы поклясться, что между шер-стинками время от времени вспыхивали крошечные язычки огня. Вот еще… и еще… Она ступала уверенно, спокойно, с осознанием своей силы… В этой грациозной поступи было что-то непередаваемо женское… Впрочем, разве это удивительно? Все женщины в чем-то кошки…
Вторая лапа вблизи уже не казалась такой черной — нет, она все явственней и явственней отдавала зеленью. И когти были лучисто-зеленого цвета, сияющие, как ограненный изумруд. Страшные когти подрагивали… это не было признаком страха — так по мышцам воина может пробежать мимолетная дрожь в предвкушении схватки… Чувствовалось, что она готова к бою… и не думает об опасности.
«Лапа… думает? — мелькнула у нее мысль. — Странно…»
Единственная задняя лапа отливала серым… нет, она отливала сталью. В какой-то момент она оказалась совсем близко — и Наблюдательнице почудилось, что лапа становится чуть-чуть прозрачной… Или ей мерещится? Когти глухо — совсем не так, как полагалось бы стали — стучали по камню. От этой, последней, лапы веяло надежностью и силой… но почему же ей кажется, что в этой мерной поступи сквозит обреченность?
Барс на мгновение замер перед черным облаком. Теперь она видела эту картину со стороны, издалека — и все более и более отдалялась от места неизбежной — она это хорошо понимала — схватки. Она была уверена в исходе, хотя и сама не знала почему. Барс победит, но победа будет трудной, очень трудной… и неизвестно, выживет ли он. Это не важно — важно лишь одно: он победит…
Эльде проснулась и резко села, чувствуя, как холодные капли выступившего на лбу пота струйками стекают по вискам. Сердце колотилось как после долгого бега. Она поднесла к глазам руки — пальцы мелко дрожали.
Говорят, эльфы не бывают старыми. Их вообще называют вечно юными, — потому, может, что долгий срок жизни мало сказывается на их лицах. А когда начинает сказываться — эльфы уходят навсегда в тот последний путь, ни начало, ни окончание которого не ведомо никому из смертных, как презрительно они называют людей. Эльфы не любят старости, они боятся ее больше, чем смерти. Возможно потому, что каждый из них искренне верит: там, на том конце Пути, годы вообще потеряют власть над ними, и там, куда уходят навсегда, их будут ждать долгие века мирной и спокойной жизни. Жизни, не омраченной присутствием ни гнусных гномов, ни ничтожных людишек, ни других особей, так или иначе пытающихся оспаривать у эльфов право первородства. Но если люди, придумавшие себе в чем-то похожие верования (а по мнению самих эльфов, просто бессовестно укравшие и до неузнаваемости исказившие и оболгавшие эльфийские предания), считали, что там, в небесных дворцах Торна, их ждет вечная молодость, то эльфы этого заблуждения не разделяли. Каким ты туда придешь, таким там и останешься. Поэтому первые морщины, появлявшиеся у эльфов лет через пятьсот после рождения, настойчиво звали их в дорогу, туда, откуда нет возврата. Особенно эльфиек…
