В любом случае Дзуйган далек от ошибки, которую совершаем мы, когда начинаем искать Будду вне себя, в каком-то человеке, книге, церкви, мессии, философии или религии. Он полагается на себя, на Себя, на природу Будды, Природу вселенной, свое глубинное первоначало. Как домик улитки, его Учитель всегда с ним, хотя иногда может показаться, что он спит или вышел на прогулку. Вот кого зовет Дзуйган. А кто зовет? Бог-творец зовет сотворенного Бога. Это Отец, разговаривающий с Сыном. Ответ не является чем-то новым, чем-то полностью отличным от зовущего голоса; это его продолжение. И как звук моего голоса звучит во всем пространстве, хотя я слышу лишь ничтожную часть эха, так же и «ум проницает собой все вещи», «отзвуки нас самих катятся от души к душе» (Вордсворт). Многим Дзуйган, который, как дурак, целый день сидит на камне и что-то бормочет себе под нос, покажется непохожим на христианского святого, который «во благо всего сущего» устремляет глаза к небу и обращается с молитвой к силе не от мира сего. Достаточно вспомнить не холодный, надуманный пантеизм Арнолда, а такие слова, как «Христос в вас, упование славы» (Кол. 1, 27), «Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин. 14, 20) и так далее, и мы увидим, что этот диалог внешнего и внутреннего, старого и нового человека не столь уж далек от дзэн.
Для основателей религиозных сект, равно как и для музыкантов, художников и поэтов, различия намного важнее, чем для нас. Чайковский и Брамс не видели ничего хорошего друг в друге, но мы видим что-то хорошее в каждом из них. То же касается Калвина и сэра Джона Мора, Синрана и Нитирэна — в каждом мы видим абсолютное достоинство.
Остается вопрос амбиций. Может показаться странным, почему Дзуйган интересуется мнениями других людей о себе. Говорят, что, когда Эмерсон читал лекции, ему было все равно, слушает ли его аудитория, спит ли она или, возможно, постепенно расходится. Такое отношение кажется мне неправильным. Мы должны желать, чтобы нас понимали. Мы должны желать, чтобы нас любили, хотя мы знаем, что любить — это все, а быть любимым — ничто. Для другого человека любить не менее важно, чем для нас самих.
По поводу нежелания Дзуйгана оставаться в дураках можно сказать, что никто не любит этого. Мы не любим, когда нас дурачит расстройство желудка, неожиданный ливень, незастегнутая молния, лающая собака, смерть. Мужчина встречает свою идеальную женщину, пишет для нее стихи, женится на ней — и все для того, чтобы в один прекрасный день проснуться и понять, что природа оставила его в дураках с целью продолжить род и вырастить потомство. Дзуйган желает быть хозяином, а не рабом своей жизни.