— Это почему еще?
— Это потому, что у тебя похозяйничало государство. Государство — это каста, которая предписывает обществу какие угодно законы и взимает с людей какие угодно подати. Восточная деспотия делает это открыто, а западная демократия это маскирует с помощью выборов, но суть одна и та же. Государство может заставить тебя отчитываться обо всех доходах и платить в бюджет любую долю от них. Государство может навязать тебе такие правила бизнеса, что ты останешься нищим. Государство может оштрафовать тебя и твою подружку за то, что вы пьете вино и спите вместе без специального разрешения.
— То есть, государство может делать с людьми вообще что угодно?
— Йо! Собирается человек пятьсот из этой касты, штампуют специальный закон — и все.
— Но есть же выборы. Почему не избрать вместо этой касты других людей?
Джелла ответила характерным жестом, хлопнув ладонью левой руки по сгибу локтя правой, после чего пояснила:
— У тебя ни черта не выйдет. Каста пронизывает все структуры управления и все каналы массовой информации. Выборы устроены так, что шансы есть только у членов касты. Я лично знаю только один проверенный способ это изменить.
— Алюминиевая революция?
— Она самая.
— То есть, — сказал репортер, — смысл алюминиевой революции был в том, чтобы никто за людей не решал, как для них будет лучше?
— Ага. А кто пробует решать — тому расстрел или депортация, смотря по обстоятельствам.
— Понял. Кажется, мы добрались до сути дела, а?
— Йо, — Джелла энергично кивнула.
— В таком случае, помоги разрешить одну дилемму о правах граждан. Граждане ведь могут прибегнуть к уличным акциям, если нарушены их права?
— Запросто, — подтвердила она.
— Вот, — продолжал Секар, — группа граждан выходит на улицу с требованием прекратить их дискриминацию по религиозным и моральным убеждениям. Что здесь неправильно?
— Уточни их требования. Что написано на транспарантах?
— Кажется так: Прекратить унижение веры. Долой культ разврата.
— Ну и при чем тут дискриминация? — спросила Джелла, — если им не нравится, как кто-то отзывается об их вере, то это их проблемы, а разврат вообще безразличен для Хартии.
— Но в их заявлении пояснялось, что они подвергаются унижению, как социальная группа.
— Бред, — отрезала она, — объектом дискриминации могут быть только конкретные люди. Никто из этих типов не был лично ограничен в правах по сравнению с другими людьми.
— Это точно? — спросил репортер.
— Абсолютно. Ни одна социальная анкета даже не содержит графы «религия». Это такой же приватный вопрос, как пищеварение.
