* * *
«Чертов Жорка. Где его, собаку, носит? Нет, не собаку — собаки в большинстве своем домоседки — кота мартовского!»
Объехав весь город и посетив почти все места, где мог по делам амурным или иного характера оказаться Конькевич, ругательствами и обидными эпитетами, сыпавшимися на голову приятеля словно из рога изобилия, Николай пытался заглушить в душе все более усиливающуюся тревогу и какое-то нехорошее предчувствие.
«Дурак я, дурак! — в сотый раз корил себя капитан. — Видел же вчера, как эти два оболтуса перемигивались — старый и... не очень старый! Конечно, решили, идиоты, самостоятельно разобраться с этим самым человеком с полтинником, Шерлоки Холмсы доморощенные, сыщики хреновы!»
Распаленное воображение угодливо рисовало голого синего Жорку, распластанного на цинковом столе морга под мертвенным светом мощных ламп, то с перерезанным горлом, то вообще с напрочь отхваченной башкой, иногда в компании со старым Колосковым, правда пристойно одетым, так как в бане с ним мыться Александрову, слава богу, не доводилось, не говоря уже о... и обнаженным он представлял его плоховато. Убиенный Конькевич время от времени поворачивал к Николаю лицо с трагически опущенными уголками губ и горестно вопрошал: «Какого же ты хрена так лажанулся, Николай?..»
Последняя подобная картинка капитану привиделась, когда он, завершая огромную петлю по темному городу, вновь приближался к Жоркиному дому, откуда несколько часов назад и начался его вечерний марафон.
Остановившись у подъезда, он долго не мог заставить себя поднять глаза, чтобы не наткнуться на мертвые провалы знакомых окон, но наконец отважился...
Оба окна — кухонное и в комнате — светились веселым электрическим сиянием! Дома, зараза! И главное — живой!
«Ну я ему сейчас!.. — Что он сделает с Жоркой сейчас, в мозгу Николая, еще полном жутких образов мертвецкой, как-то не вырисовывалось. — Ну я его!..»
Не обращая внимания на вполне возможно «заминированную» в новых, еще неизвестных местах лестницу, прыгая через две ступени и один раз едва не раздавив что-то живое, с хриплым мяуканьем прянувшее из-под ног, Александров пулей взлетел на Жоркин этаж и, не тратя времени на интеллигентский стук, с размаху двинул ногой в дверь у косяка. «Пусть, засранец, и замок поменяет кстати! — мстительно пробежала подленькая мыслишка. — Все равно на соплях все держится!»
Влетев в полутемную прихожую чуть ли не раньше выбитого замка, Николай едва не сшиб с ног выглянувшего на шум бледного с перепугу Конькевича с каким-то свертком в руках. В ванной, дверь которой выходила в узкую и длинную, словно кишка, переднюю, лилась вода и явно кто-то плескался.
