Дверь распахнулась, но Николай Александрович, пораженный открытием, не мог двинуться с места.
– На свободу с чистой совестью! – Боря осторожно развернул его и вытащил в коридор. – Да ты никак примерз, холода у нас детские, а прихватился.
– Все, все, уже нормально.
Николай Александрович осторожно высвободился. Прикосновения означали для него слишком много; Борин геморрой, головные боли по ночам, вчерашний скандал на рынке, выкрики, ночной стонущий шепот, понеслись сквозь него, точно струя электричества.
– Ну-с, – Боря потер руки, – завтрак на столе. Вперед на мины!
Стол поразил Николая Александровича давно забытым изобилием. Ровной стопкой желтел голландский сыр, чернели маслины, переложенные багровыми стручками острого перца, дымилась жареная картошка; ее аккуратные ломтики, покрытые золотистой корочкой, хрустели прямо под взглядом. Разноцветные баночки, покрытые прозрачными пластиковыми крышками, обещали множество неизвестных удовольствий, огурцы лежали крепкой горкой, словно готовые к бою снаряды.
– Яичница готова, – скомандовала Алла, – быстро за стол!
– Есть команды, – объявил Боря, шумно отодвигая стул, – которые исполняются еще до того, как их подают. А есть такие, что поддают до того, как исполняют.
Он ловко вытащил пробку из полупустой бутылки и вопросительно взглянул на стопку Николая Александровича.
– Красное, оживляет организм и прочищает сосуды. Бум?
Николая Александрович отрицательно покачал головой.
– Лучше чаю.
– Дело хозяйское. А я маненько приму за «со свиданьицем».
Алла поднесла сковородку со скворчащей глазуньей, подцепила красной пластмассовой лопаткой кус на два глаза и переложила на тарелку Николая Александровича.
– Такая, как ты любишь. Не забыла?
– Нет, не забыла.
Вот, кто-то еще помнит его вкусы, думает о них, заботится. Кто-то чужой. Грустный итог, Николай Александрович, высокая плата за знания. Слишком высокая.
– Спасибо, Аллочка. Хм, хм. Спасибо.
Боря плеснул себе, аккуратно налил жене. Прочистив горло, поднял рюмку на уровень глаз.
– За покойницу. Жаль, не дождалась…
Выпили. Закусывать не решались, произнесенные слова переключили беседу на совсем иной лад.
– Я стольким ей обязана, стольким обязана… Она человека из меня сделала, взяла глупую бабенку и за волосы – в человеки.
– М-да, м-да.
Посидели еще минуту, поглядели друг на дружку. Первым не выдержал Боря, запустил вилку поглубже в салат и пошел молотить. За ним Алла припустилась, дробно, но аккуратно; тук-постук, щелк-пощелк, полминуты – и тарелка пуста.
