Он махнул на Ловчего рукой и снова обратился к Овечкину:
— Пойдем, сынок. Устал, небось?
Не дожидаясь ответа от онемевшего Михаила Анатольевича, старик повернулся лицом к лесу, поднял посох, и между деревьями вдруг открылась тропинка. Совсем недалеко в конце ее, затерянная во мраке чащи, стояла маленькая бревенчатая избушка, и мирным светом теплилось одинокое окошко.
Михаил Анатольевич в панике глянул на Ловчего.
— Иди, иди, — неприветливо сказал тот. — Выиграл — так чего уж теперь!
И вновь, по совершенно непонятной причине, обуял Овечкина великий страх. Чуть дыша и не осмеливаясь даже смотреть отшельнику в спину, он побрел вслед за стариком по тропинке. Если б он мог, то развернулся бы и убежал. Но слово «выиграл», произнесенное Ловчим, неожиданно приоткрыло для Михаила Анатольевича некий потаенный смысл всего происходившего с ним сегодня. И остатками несчастного своего разума он понял — если куда и надо бежать, то, наоборот, к этому самому отшельнику. Неведомая сила завела маленького библиотекаря в таинственное, пугающее, необыкновенное место, каких, может быть, почти уже и не осталось на земле, место откровения и силы. И пожалуй, даже не разум продиктовал ему это понимание, а то древнее знание, живущее в душе человека, что проявляется наружу только как прозрение или внезапное откровение. И все-таки ему было страшно, очень страшно. С каждым шагом Овечкин отчего-то все отчетливей сознавал, что это — не сон, что все, случившееся с ним сегодня, произошло на самом деле и что остается ему только одно — принять этот фантастический мир, как единственную реальность, принять и самого себя как есть — никчемного маленького человечка, и попытаться с этим всем как-то ужиться. А помочь ему мог только человек, который шел сейчас перед ним по лесной тропе, и ему необходимо было принять эту помощь и поверить отшельнику, если только он не хотел закончить свои дни в сумасшедшем доме.
На подгибающихся ногах поднялся Михаил Анатольевич на крыльцо, и отшельник, пропуская его в дверь перед собою, что-то одобрительно проворчал себе под нос. Войдя же, забился Овечкин в самый дальний угол, примостился на колченогой табуреточке за простым, гладко струганным столом и опустил очи долу, боясь того момента, когда придется посмотреть отшельнику в глаза. Он все-таки еще надеялся, что это сон.
Хозяин, однако, не торопил своего гостя. Он прибавил свету, подкрутив фитиль керосиновой лампы, и принялся расхаживать по тесной горенке, собирая на стол какую-то снедь. И, невзирая на все свое смятение, как человек воспитанный, Михаил Анатольевич не мог все-таки не поднять глаз и не сделать попытку воспротестовать, увидев на столе кувшин с молоком, хлеб, горшочек с медом и тяжелые глиняные кружки.
