Хорас показал в сторону окна.
— Он уже здесь, красавец Маколей! Мы встретимся сегодня же. И вы должны понять — я сам волнуюсь. Я трепещу в предвкушении чудного мгновенья, когда исполнится мое заветнейшее желание. И мне хочется даже оттянуть этот миг, наслаждаясь… а заодно заставить поволноваться Маколея. Ему это не пойдет на пользу.
Принцесса, однако, всем своим видом выказывала полное безразличие к участи молодого короля.
— Я в последний раз прошу вас, сударь, — отпустите Доркина.
— Нет, — отрезал Хорас, перестав улыбаться. — Мне не нужны интриги за моей спиною в самый неподходящий момент.
— Я запрещу ему вмешиваться во что бы то ни было…
— Я верю вашему слову, принцесса, но не настолько. Вы не можете не желать мне поражения.
Он умолк и, не отрываясь, смотрел в глаза Маэлиналь. Неожиданно на лицо его легла тень, и взгляд сделался глубоким и печальным — взглядом бесконечно измученного человека. Брови сошлись на переносице, скорбная складка пролегла у рта, плечи опустились… преображение было столь полным, что пораженная принцесса на миг забыла, кто стоит перед ней, и не сознавала ничего, кроме полноты страдания, носимого в душе этим существом, словно тяжкое бремя.
— Ведь это так, — тихо сказал Хорас. — Смешно было бы думать иначе. Откуда вам знать, что это такое — быть отверженным и среди людей, и среди собственных сородичей, откуда вам знать, что такое вечно неутоленное желание, и зависть, и злоба… и страх. Ваш страх передо мною — ничто в сравнении с тем страхом, который я ношу в себе, страхом так никогда и не узнать, что такое истинная жизнь и все то, что вы называете радостью! Быть сотворенным — кем-то, когда-то — в виде существа нечистого, угрюмого и полного страшной, ни к чему не применимой силы — зачем? Вот вопрос, на который я боюсь никогда не узнать ответа. Вы не можете меня любить, принцесса, но если б вы знали, насколько я не могу любить вас, вы бы ужаснулись. Я — порождение тьмы и хаоса, но и во тьме и в хаосе существует некое подобие покоя, некая самодостаточность, и даже в этой малости мне отказано — я обречен на неистовое стремление ко всему тому, чего я не знаю, чего мне знать не дано. Судите меня, если можете, вы — чистое и гордое человеческое дитя, дитя того, кого вы называете Богом! Я — не Его дитя. У меня своя дорога, и я пройду по ней до конца.
Он вскинул голову, и по лицу его вновь пробежала уродующая гримаса нетерпеливого желания, сменившаяся обычной неприятной и насмешливой улыбкой.
